— Брайди, разливай первое!

Служанка с готовностью исполнила приказание хозяина, и восхитительный лососевый суп в мгновение ока перекочевал из котелка в четыре узорчатые тарелки. Пятый прибор для первого остался пустым, но предусмотрительная Брайди идеально рассчитала порции и бережно сохранила в котелке законную часть супа для опоздавшей гостьи.

Две супружеские четы — О’Келли и Николлс — покорно принялись за еду.

— Вы впервые в Ирландии, миссис Николлс? — поинтересовался Брайан О’Келли.

— Впервые, — с непринужденной простотою ответила Шарлотта.

— И как вам нравится наша древняя земля? — продолжал свои дежурные расспросы мистер О’Келли.

— Я еще очень мало знаю Ирландию. В основном — из рассказов моего отца. Но первые впечатления весьма благоприятны. Похоже, здесь повсюду кипит жизнь!

— По мне, так самая главная достопримечательность нашего славного острова — это восхитительные утренние зарницы! — с внезапным воодушевлением произнес мистер О’Келли. — Рекомендую вам, дорогая миссис Николлс, как-нибудь не полениться подняться с утра пораньше, чтобы иметь возможность насладиться этим несравненным чудом воочию! Клянусь святым Патриком, нигде во всем мире не встретишь такие дивные зарницы, как в нашей благословенной Ирландии! — Брайан О'Келли прищелкнул языком, смакуя удовольствие, и, обильно полив свою порцию лососевого супа жирным коровьим молоком из стоявшей неподалеку крынки, Вдохновенно добавил: — Жаль, что вы не прибыли сюда в июне, когда наши зарницы особенно хороши! Но, смею час заверить, милейшая миссис Николлс, вы не слишком опоздали: июль — тоже время подходящее; особенно — первая декада.

— Благодарю вас, мистер О’Келли, — живо отозвалась Шарлотта, — Мы с Артуром непременно полюбуемся этим чудом природы. Не правда ли, дорогой?

— О, да! — преисполнившись восторгом, откликнулся мистер Николлс. — Честное слово, дядя Брайан прав! И вы вполне убедитесь, милая Шарлотта, что ирландские зарницы не сравнимы ни с чем на всем белом свете!

— В тебе говорит истинный ирландец, мой дорогой Артур, — с мягкой улыбкой заметила миссис О’Келли. — Кстати, милейшая миссис Николлс, — обратилась она к Шарлотте, — Артур писал нам о наличии в вашем роду ирландских корней. Стало быть, вы тоже отчасти ирландка?

— Вы совершенно правы, миссис О’Келли, — ответила Шарлотта, — Я ирландка ровно наполовину, благодаря своим достославным предкам по отцовской линии.

— Свой человек! — одобрительно кивнул в сторону новоявленной миссис Николлс мистер О’Келли. — Право слово, Артур: находясь в Англии, просто невозможно было сделать более верный выбор! К тому же, если верить твоему письму, сынок, твоя почтенная супруга — дочь англиканского пастора. Это очень хорошо. Мы с твоей тетушкой Розой воспитаны в подлинно пуританском духе, и нам было бы очень трудно смириться, если бы в нашу семью вошла еретичка.

Артур Николлс, вспомнив о родственниках бабушки Шарлотты, которые, по ее словам, были убежденными католиками, бросил на своего дядю предостерегающий взгляд, и мистер О'Келли предусмотрительно смолк.

— Вероятно, в Ирландии и по сей день живут ваши родственники? — осведомилась миссис О’Келли. — Мы будем рады нанести им визит, равно как и принять их в этом доме, если таково будет ваше желание, дорогая миссис Николлс.

— Насколько мне известно, — отозвалась Шарлотта, — у моего отца есть пять братьев и пять сестер. Некоторые из его братьев наведывались к нам в Гаворт, когда я была маленькой. Но теперь мы о них ничего не знаем, хотя, по всей вероятности, многие мои родственники по линии отца живут в Ирландии и поныне.

— Что ж, будем надеяться, что все они в добром здравии, — сказала миссис О’Келли. — Артур, дорогой, будь добр, передай мне соус из чеснока и укропа. Это моя любимая приправа, миссис Николлс, — с обворожительной улыбкою пояснила она Шарлотте, — Непременно отведайте этот соус, моя дорогая: он просто идеально подходит для супа из лосося!

Не успел племянник миссис О’Келли исполнить просьбу своей почтенной тетушки, как у входа в гостиную появилась высокая статная дама. Она была уже не молота — на вид ей можно было дать лет сорок — сорок пять, было в ее облике проглядывало нечто непостижимо-величественное, что мгновенно приковало к ней изумленно-восторженные взгляды сидевших за столом. Облачение дамы являлось неопровержимым свидетельством того, что ее постигло страшное горе. На ней был глубокий траур: длинное, почти доходившее до пола платье из черного муслина, из-под которого едва проглядывали черные кожаные туфли. Голову ее покрывал изящный капор, сшитый, по-видимому, из того же материала, что и платье; с верхней части капора свисала слегка откинутая вуаль, не изменявшая по тону всей ее одежде. Однако даже вуаль не могла скрыть поистине восхитительной благородной красоты этой женщины и, вместе с тем, ее безграничной скорби.

Шарлотта тотчас узнала эту великолепную статную фигуру, это нежное бледное лицо с глубоко посаженными изумрудно-карими глазами и тонкими, как лепестки розы, губами, эти незабываемые пышные локоны цвета воронова крыла, густой волной выбивавшиеся из-под капора. Все это могло принадлежать только одной женщине — той, что некогда блистала в высших кругах лондонского светского общества, к чьим ногам слагались златые горы и все драгоценные сокровища этого бренного мира. Несомненно, это была леди Хитернлин.

Вошедшая вскользь оглядела собравшихся за столом. Вернее, она смотрела словно бы сквозь обедавших, всем своим видом выражая совершеннейшее безразличие к благословенным участникам трапезы. Лишь когда ее печальный, исполненный меланхолического равнодушия взор обратился к Шарлотте, пасторская дочь тотчас уловила, как в глазах герцогини внезапно отразилась поистине безграничная теплота. Впрочем, это блаженное состояние, явившееся результатом достигшего наивысшей полноты гармонии зрительного контакта двух женщин, длилось не более мгновения. В следующий миг взор миледи незамедлительно приобрел прежнюю мрачную суровость и отчужденность.

— Прошу прощения за опоздание, — изрекла ее светлость загробным голосом.

— Кэтрин, милочка, — сладко проворковала миссис О’Келли, — все мы очень рады видеть вас в добром здравии. Позвольте представить вам наших новых гостей. Мой дорогой племянник Артур Николлс и его почтенная супруга, миссис Шарлотта Николлс.

Шарлотта готова была поклясться, что взгляд герцогини, обратившись в ее сторону, вновь потеплел, но теплота эта, как и прежде, тут же сменилась скорбным безразличием.

— А это наша уважаемая гостья, о которой мы вам говорили, — гордо сообщила миссис О’Келли чете Николлс, — миссис Кэтрин…

— Мак-Клори, — пришла ей на помощь сама странная гостья. — Можете называть меня Кэтрин Мак-Клори. Это одна из моих законных фамилий, и других я теперь не признаю.

Шарлотта, до сих пор едва владевшая собой, невольно выронила из рук вилку и нож, которыми дотоле делала отважные попытки расправиться с изысканным ирландским блюдом под впечатляющим названием «лангет из свинины под голуэйским соусом».