Вот это уже серьезно! И опасно. После стоматологической экспертизы уже ничего не надо – ни генного анализа, ни исторических, баллистических и других изысканий. Зуб человека – вещь предметная, никакой статистикой здесь не прикрыться. И царь, и царица, и дети постоянно пользовались услугами стоматологов. И даже в Тобольске Николаю местные врачи ставили пломбы. Их архивы сохранились. Так же, как стоматологические карты всей царской семьи в государственном историческом архиве.

Эта опасность была предусмотрена и вовремя нейтрализована. Главный архивист России Пихоя получил из генеральной прокуратуры указание – никому ни под каким предлогом стоматологические карты Романовых не выдавать. Ну, если только их затребует сам президент Ельцин.

Но самая большая опасность пришла с той стороны, откуда ее никто не ждал. Вдруг заговорил питерский профессор Военно-медицинской академии Вячеслав Попов, который был официальным членом комиссии и все эти годы вполне благонадежно молчал. Именно вдруг – потому что от него никто не ждал подвоха. В свое время, когда только начиналась свистопляска оппонентов, мэр Петербурга Собчак дал гарантию, что из Питера никаких глупостей не выйдет: «Народ, особенно эксперты, у нас дисциплинированный, – успокоил он следователя генпрокуратуры Соловьева, когда тот при встрече высказал опасения: что-то слишком уж тихо ведут себя потенциальные питерские враги – не готовят ли какую-нибудь гадость. – И не только дисциплинированный, но и образованный. Понимают, что в таком случае гадость обернется против них же самих», – добавил Собчак.

Удар, нанесенный Поповым, оказался поистине зубодробительным. Профессор сравнил расстрельный сценарий, который оставил после себя комендант дома Ипатьева он же – начальник расстрельной команды Юровский. Попову не понравилось, как Юровский организовал расстрел. Вернее, как тот описал его.

Баллистическая экспертиза екатеринбургских костей, которую Попов провел, выявила, что людей, чьи останки выкопали Рябов и Авдонин, расстреливали совсем не так, как описал Юровский. Какие-то противоречия и несовпадения можно было списать на плохую сохранность скелетов, неясность, неполноту материала. Но Попов выловил такие детали, которые разрушали всю картину. Он заявил, что люди, которым принадлежали скелеты № 4, 5 и 7, расстреливались сзади: пули били по их ногам, то есть жертвы пытались спастись бегством и уже успели убежать на значительное расстояние, прежде чем их настигли пули палачей. Так Попов уничтожил показания главного свидетеля – Якова Михайловича Юровского, которые были несущей опорой официальной версии.

Единственное, что еще оставляло надежды, – бульдозер, запущенный самим президентом Ельциным, уже никто не остановит. Он сминал всех на своем пути. И в итоге справился с еще одной, самой серьезной опасностью, грозившей с той стороны, где власть была не всесильна, – со стороны Свято-Данилова монастыря.

После Попова, которого демпресса размазала наиболее эффективным способом – просто не заметила его – самой большой проблемой оказался Патриарх Алексий II и Священный Синод. На высокопоставленных священников никакого впечатления не произвела вероятность персонификации царя величиной в 99,999 процента, ни безволосые гипсовые головы. Про компьютерное совмещение фотографий священство вообще не упоминало, давая понять, что уж эта экспертиза не стоит даже упоминания.

С самого начала попы держали паузу, которая казалась до неприличия долгой. А потом внезапно потребовали провести историческую экспертизу. Вот это уже очень нехорошо.

Павел Николаевич повертел в руках статью из еще одной вражеской газеты – «Правды». Эти докопались до аудиоархивов всесоюзного радио и вырыли магнитофонную запись, сделанную в радиокомитете в 1964 году. Это была беседа с Исаем Родзинским (Радзинским), екатеринбургским чекистом, который принимал самое активное участие в расстреле семьи и в сокрытии трупов. Этот Исай рассказал: «А вот что получилось с похоронами, так сказать, с укрытием следов. Получилась нелепая вещь. Нелепость заключалась вот в чем. Казалось бы, с самого начала нужно было продумать, куда деть трупы. Дело-то ведь очень серьезное. Паче чаяния, если белогвардейцы обнаружили эти останки, знаете, что бы они устроили? Мощи! Крестные ходы, использовали бы темноту деревенскую. Поэтому вопрос о сокрытии следов был важнее самого выполнения (расстрела – Ред.). Подумаешь там – перестрелять, неважно даже с какими титулами они там были. А вот ведь самое ответственное было, чтобы укрыть, чтобы следов не осталось, чтобы никто использовать это не мог в контрреволюционных целях. Это самое главное было. И это дело пошло на откуп Ермакову, что ли. Был такой товарищ. Считали, он местный человек, он все знает, как упрятать, а куда он думал упрятать – никого не интересовало. Он у нас в ЧК не работал. Он был известен как местный человек. И руководство местное решило, видимо, что вот, мол, он знает, чего, куда и как. Привлекли его для этого. И получилось с этим, знаете, страшенное дело. Кстати сказать, во время расстрела у изгороди этого дома бродил Голощекин. Он ходил с той целью, чтобы понять, мог кто-либо услышать, что там происходило.

Да, так вот. Надо было упрятать. Куда? Зарыть – чепуха, могут разрыть потом, найти по свежим следам. То же вот, что проделали – спустили трупы в шахты. Надо было понимать заранее, что это не путь, хотя бы потому, что будут знать, что здесь расстреляны, то уж как-нибудь проверят эти шахты, найдут. А что получилось. Этот самый Ермаков после того, как все это было проделано, повезли по его указанию в одну шахту… Послали в разведку двух человек. А поехали мы на лошаденках. Мы с Юровским посоветовались и решили, чтобы он поехал в город и доложил там, во-первых, что сделано, и, во-вторых, решили, что надо сюда обязательно керосин, серную кислоту. Ведь придется нам орудовать. И потом питание для группы. И он уехал. И вернулся потом уже с грузовиком. Вот так было дело.

Вернулся он и привез все эти бутыли с серной кислотой. И керосину полно, что-то там еще хорошего горючего. Он приехал уже поздно. И мы тут по очереди ходили дорогу охранять и в деревушку ходили. Кстати, там есть и у этого следователя показания из этой деревни, мы туда ходили по очереди молоко пить. И там, кстати, говорили, что облава на уголовных. Это единственная деревня была поблизости, больше ничего не было. Ну а когда Юровский вернулся, и разведчики наши через некоторое время пришли и тоже доложили, что нашли заброшенную где-то в балке шахту. Ну, это шахта была глубинная, потому что они лазали в нее и сказали, что там внизу топко и засосет. Мы тут и грузила приготовили. Ну, решили так, что часть сожжем, а часть спустим в шахту, либо всех сожжем. И что всех изуродовали все равно, потом иди различи. Нам важно, чтоб не оставалось количества. И потому, что по этому признаку можно было узнать захоронение. Ну а так что же, ну – расстрелянные были люди, брошены. А кто? Царь или кто.

Ну вот, погрузили мы их на машину, весь этот штабель, и решили двигаться по указанию этих товарищей, которые ходили в разведку. Шли мы там тоже с тяжелым сердцем, не зная, что же это будет за укрытие. Так толковали: то ли все это вообще сжечь к черту, думали об этом.

Видимо, так бы и поступили, хотя мы туда и двигались. Но тут произошло неожиданное. Вдруг наша машина на каком-то проселке застряла, оказалась трясина. Дело было к вечеру. Мы немного проехали. Мы все эту машину вытаскивали, еле-еле вытащили. И тут уже мелькнула мысль, которую мы и осуществили. Мы решили, что лучшего места не найти. Мы сейчас же эту трясину расковыряли. Он глубокая, Бог знает, куда. Ну, тут часть разложили этих самых голубчиков и начали заливать серной кислотой, обезобразили все, а потом все это в трясину.