Уставная грамота состояла из введения, общей и особенной части. Первое подчеркивало в метких словах, что немецкий университет «должен заключать в себе единство всех стремлений народного духа к просвещению и науке и должен ради отечества и истины превращать их в жизнь и дело». Но цель эта может быть «достигнута лишь в свободе и самостоятельности духа, в спокойном движении и возбуждении сил, в свободном саморазвитии и самодеятельности своеобразных характеров». Издавна, говорится там, студенческая жизнь развивалась как чистое и полное выражение свободомыслия и сознания силы, в которых бесчисленное количество людей в цвете лет и избытке юношеских сил живет и стремится к единой великой цели.

«Общая часть» упоминала о факте, что прежние студенческие союзы забывали об общем отечестве и рассматривали себя лишь как часть известной народности.

«В такое время, — читаем мы здесь, — когда везде немец сближается с немцем, когда только один дух должен оживлять всех немцев и разливаться по всей Германии, было бы позором, если бы как раз в университетах, из которых должно было бы исходить и распространяться по общему отечеству все лучшее, если бы в них этот прекрасный дух должен был окаменеть и уступить перед мелкими племенными счетами и пустяками, которые могли произойти и найти себе оправдание лишь благодаря разрозненности родственных немецких племен».

Все учащиеся должны принадлежать к одному сообществу, все должны быть членами одного студенческого союза. «Лишь в благородной любви и в великой мысли об общем, всеобъемлющем отечестве, об общем немецком родительском очаге немец может чувствовать себя великим и готовым на любое геройство».

«Особенная» часть рассматривала прежде всего внутренние отношения студенческого союза: старшин, комитет, их избрание, обязанности и права, сочленство, собрания, наказания — денежные и наказания чести — оскорбления и их улаживание, празднества, залы для фехтования и обязанность фехтовать, устанавливала затем отношение членов студенческого союза к непринадлежащим к ним университетским товарищам, к землячествам, орденам и т. д., содержала определения о членских взносах, составлявших один процент годового, указываемого под честное слово оборота и т. п.

В роковой голодный 1817 г. в протестантской Германии, соответственно глубоко религиозному характеру времени, с большим усердием праздновался трехсотлетний юбилей Реформации. Великое событие вызвало всеобщее одушевление и «радостное чувство благодарной гордости». Гете также пел в те дни: «Я в искусстве и науке буду, как всегда, протестовать». Этим настроением был охвачен и студенческий союз. Мысль превратить празднование Реформации и годовщину Лейпцигской битвы в одно великое торжество братания немецких буршей в Вартбурге, использовать прекрасное двойное празднество для распространения и укрепления представленных студенческим союзом идей отечества, свободы и чести, мысль эта впервые появилась в гимнастических кружках Яна, но затем тотчас была подхвачена и осуществлена Иенским студенческим союзом.

11 августа 1817 г. он обратился к учащимся протестантских немецких университетов с приглашением принять участие в разнообразном праздновании памяти Лютера 18 числа «месяца победы».

Призыв встретил в немецком студенчестве всеобщее сочувствие. И кто бы, действительно, не пожелал принять участие «в таком празднестве, которое имело прекрасный повод, такую чудную цель и такое священное место, в празднестве, какое еще никогда не справлялось и какое, пожалуй, скоро не пришлось бы снова справлять!» Из большинства высших учебных заведений в Йену поступили восторженные заявления.

Гиссенские бурши писали: «Но и относительно того вы, без сомнения, с нами согласитесь, что при таком празднестве, при воспоминании о столь славном деянии свободного духа, особенно громко должно раздаться мощное слово, произнесенное во имя отечественного и во имя объединения в нем. Поэтому мы того мнения, что никто, кто чувствует себя к тому призванным, не должен быть удержан ни прежними распоряжениями, ни чем‑либо иным от того, чтобы в публичной речи сообщить, что он знает. Да благословит небо наше общее стремление образовать народ, который — полный добродетелей своих отцов и братьев — устранит посредством любви и согласия их слабости и ошибки». Лишь Ростокский студенческий союз считал себя вынужденным вследствие истощения кассы рассматривать свое участие в «прекрасном празднестве» как pium desiderium. Из Грейсфальда ответа не было получено. Можно предполагать, что приглашение туда не дошло.

Уже 16 октября со всех концов страны в Эйзенах стали стекаться с дружными, веселыми песнями бодрые студенты, передвигавшиеся по обычаю гимнастов в большинстве случаев пешком, с маленьким ранцем на спине. «Каждая новоприбывшая группа приветствовалась уже у ворот с бурной радостью, после чего ее проводили в Rautenkranz, где она должна была перед юбилейным комитетом поклясться в течение трех дней не нарушать городского спокойствия».

Наступило утро 18 октября, ясное утро солнечного осеннего дня. При звоне церковных колоколов на базарную площадь собралось около 500 студентов, большей частью в черных сюртуках; они разукрасили свои шапки дубовыми листьями и построились в шеренги для «священного шествия». Под звон колоколов и праздничную музыку они двинулись в половине девятого в путь. Впереди шел бургфогт Шейдлер со студенческим мечом и четыре бургмана, которые должны были смотреть за порядком и спокойствием. Затем шло союзное знамя, которое нес граф Келлер и которое было окружено стрелками — знаменосцами. За ними следовал комитет и, наконец, бурши — «пара за парой, много красивых германских богатырских фигур, некоторые с окладистой бородой, что у трусливых душ считалось уже знаком преступного образа мыслей. У всех лица сияли радостью; это было счастливое самозабвение молодости, которая еще может совершенно уйти в наслаждение моментом, они чувствовали себя так, как будто впервые поняли всю прелесть родины». Тихо и серьезно шествие поднялось в Вартбург и вступило в рыцарский зал, украшенный дубовыми листьями и еловыми ветвями, в то помещение, с которым со времени веселых дней миннезингеров связано огромное множество возвышающих душу воспоминаний. Когда замолкла песнь Лютера, Люцовец Риманн из Ратцебурга, с железным крестом на груди, произнес торжественное слово. Оно в «патетических, высокопарных фразах» превозносило деяния Лютера и Блюхера и оканчивалось напоминанием об обязанности союза «стремиться ко всякой человеческой и отечественной добродетели». После пения песни «Теперь благодарите все Господа!» и приветственной речи профессора Фриса из Иены собрание отправилось во двор бурга и разбилось здесь на кучки, пока в 12 часов не начался обед. Он состоялся в зале миннезингеров и прилегающих к нему комнатах, продолжался до 2 часов и объединил в общем веселии около 700 участников празднества. Затем собрание вместе с Эйзенахским народным ополчением направилось в городскую церковь. По окончании торжественного богослужения бурши и ополчение прошли на базарную площадь, пели песни и заполнили время до вечера гимнастическими играми и интимными разговорами.

Когда смерклось, все снова собрались на базарной площади и прошли оттуда длинным факельным шествием с музыкой к Вартбургу, на вершине которого народное ополчение зажгло 18 громадных костров. Бурши сомкнулись вокруг высоко пылающих огней в кружок и стали веселить свои сердца, переполненные самым возвышенным идеализмом, пылкими ариями студенческих песен и воодушевленными словами праздничных ораторов.