части»? Только если мог сопоставить с более ранним, еще не разбитым на части списком, который он тоже видел, держал в руках, и не исключено, что относил в ГИХЛ…

Тогда получается, что первый раз Зайцев заходил к Мандельштаму вскоре после начала работы над стихотворением (16 или 17 января) и тогда познакомился с той ранней редакцией стихотворения, с которой была сделана «гихловская» машинопись, а второй раз — 22 января, после того как Мандельштам подготовил для него позднюю, «трехчастную» редакцию.

В том, что через руки Зайцева могли пройти обе редакции стихотворения, нет ничего удивительного. Мандельштам сам мог захотеть исправить текст и заменить отданную рукопись. Также мог не единожды подаваться в ГИХЛ текст его выступления: ведь и списки участников вечера памяти Белого несколько раз проходили утверждение. Впрочем, не исключено, что Зайцев отнес в издательство первую редакцию стихотворения, а вторую сохранил у себя, так сказать, про запас, на случай, если потребуются дальнейшие согласования…

Безусловно, нет и не может быть твердых доказательств того, что в январе — феврале 1934‐го рукопись ранней редакции стихотворения передал в издательство именно Зайцев, а не кто-то другой, но его «причастность» к появлению машинописи в фонде ГИХЛ несомненна. Не вызывает у нас сомнений и то, что «гихловский» список стихотворения «10 января…» самым тесным образом связан с историей несостоявшегося выступления Мандельштама на вечере памяти Андрея Белого.

О. Мандельштам. 10 января 1934 года. Воспоминания. Машинопись из фонда ГИХЛ. 1934 («гихловский» список). РГАЛИ

2.4. «Восьмистишия» как «Воспоминания»: «гихловский» список

Продолжим рассмотрение «гихловского» списка. Вопреки зафиксированному в изданиях Мандельштама мнению, его содержание не исчерпывается стихотворением «10 января 1934 года», занимающим только два первых листа машинописи. Вслед за ним на листе 3 и листе 4 напечатан — под заглавием «Воспоминания» — цикл из четырех пронумерованных латинскими цифрами стихотворений: I. «Люблю появление ткани…»; II. «О, бабочка, о, мусульманка…»; III. «Когда уничтожив набросок…»; IV. «Скажи мне, чертежник пустыни…».

Эти четыре стихотворения вместе с еще семью в 1935 году были занесены Н. Я. Мандельштам в так называемый ватиканский список под общим заглавием «Восьмистишия». «Ватиканский список» и его машинописные производные легли в основу всех современных публикаций 11 восьмистиший, начиная с первой полной публикации С. В. Василенко и Ю. Л. Фрейдина[1763].

«<…> „Восьмистишия“ <…> представляют собой не цикл в буквальном смысле слова, а подборку. <…> В этой искусственной подборке порядок не хронологический, и окончательно он еще установлен не был», — считала Н. Я. Мандельштам, предлагая при определении порядка следования стихотворений «идти от семантики»[1764]. В «Полном собрании стихотворений» и «Сочинениях» они печатаются «в последовательности, обоснованной И. М. Семенко[1765] и согласованной с Н. Я. Мандельштам»[1766], интересующие нас восьмистишия идут здесь под номерами 2, 3, 6, 9[1767].

Хранящаяся в РГАЛИ машинопись четырех восьмистиший-воспоминаний издавна была известна и доступна специалистам. Однако почему-то и в «Полном собрании стихотворений», и в «Сочинениях» Мандельштама ошибочно указано, что эта машинопись поступила «в редакцию „Красной нови“»…[1768] Таким образом, один документ (машинопись из фонда ГИХЛ) стал восприниматься как два, причем никак между собой не связанных и даже лежащих в фондах двух разных учреждений. Откуда взялся фантом «Красной нови», непонятно. Чтобы его развеять окончательно, повторим еще раз: и стихотворение «10 января 1934 года», посвященное «Памяти Б. Н. Бугаева (Андрея Белого)», и четыре восьмистишия, объединенные в цикл «Воспоминания», напечатаны на четырех листах одной и той же машинописи, хранящейся именно в фонде Государственного издательства художественной литературы.

Длительное коллективное заблуждение имело свои последствия. Так, в частности, заглавие «Воспоминания», объединившее «гихловские» восьмистишия, было воспринято как опечатка[1769], не заслуживающая внимания. Однако если признать, что стихотворение «10 января 1934 года» поступило в ГИХЛ в связи с предстоящим вечером памяти Андрея Белого, то, несомненно, в этой же связи были переданы туда и восьмистишия. В таком случае заглавие «Воспоминания» — не опечатка, а, напротив, четкая авторская формулировка идеи цикла и одновременно обоснование для включения его в программу вечера. А это, в свою очередь, означает, что связь восьмистиший-воспоминаний со стихами о Белом гораздо более серьезна, чем предполагалось ранее. Кстати, о том, что в феврале 1934‐го Мандельштам «прибавил к восьмистишиям 8 строчек, отделившихся от стихов Белому», писала Н. Я. Мандельштам, имея в виду восьмистишие № 5 («Преодолев затверженность природы…»)[1770]. Несомненно, что от стихов о Белом или — шире — от мыслей о Белом откололось и четыре «гихловских» восьмистишия-воспоминания, но только произошло это чуть раньше — в январе. Иначе, как нам кажется, трудно объяснить, почему Мандельштам решил прочитать эти стихи на посвященном Белому вечере и почему дал им такое заглавие. Возможно, в заглавии «Воспоминания» содержится отсылка к тем разговорам, которые происходили у Белого и Мандельштама в Коктебеле летом 1933 года…

Датировка стихотворений также традиционно базируется на указаниях Н. Я. Мандельштам, отмечавшей, что в подборку «вошли ряд восьмистиший, написанных в ноябре 33 года, одно восьмистишие, отколовшееся от стихов на смерть Андрея Белого, и одно — остаток от „Ламарка“». Она вспоминала, что «Мандельштам никак не хотел собрать и записать восьмистишия. <…> Первая запись восьмистиший все же состоялась в январе 34 года»[1771]. Среди записанных в январе ею отмечены шесть стихотворений, в том числе все четыре из «гихловского списка»[1772].

Вслед за Н. Я. Мандельштам, начиная с первого появления цикла в печати, «под каждым стихотворением» указываются «двойные даты»: «первая — время создания восьмистишия, вторая — время его окончательной записи»[1773]. Для интересующих нас восьмистиший-воспоминаний — «ноябрь 1933 года — январь 1934 года». При этом все публикации «Восьмистиший» делаются по позднейшим спискам, и никакого документального подтверждения ни дате создания в ноябре, ни дате записи в январе не было. Рукописи 1934 года считались пропавшими бесследно…

Но ведь именно с январской рукописи 1934 года была сделана «гихловская» машинопись стихотворения «10 января…». Значит, напечатанный вслед за ним цикл «Воспоминания» отражает ту самую январскую запись восьмистиший, о которой говорила вдова поэта! И тогда «гихловский» список четырех восьмистиший-воспоминаний является самым ранним из известных на сегодняшний день (или даже самым ранним). Ведь о том, что было (или не было) сочинено в ноябре 1933-го, а также о том, претерпело ли сочиненное какие-то изменения в период «устного бытования текста» и при фиксации на бумаге, судить в принципе невозможно… Не исключено также, что первая запись восьмистиший «состоялась» именно в связи с готовящимся выступлением Мандельштама на вечере памяти Белого. Вопрос о том, были ли