Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выглядело это и впрямь словно цирковой фокус.
– А теперь давайте по очереди делайте сами. Оно, конечно, сложнее, когда тело на земле лежит, но не намного. Сейчас со стоячего тела снимать будем, а то, не ровен час, порвете китель или синяков товарищу старшине наставите.
Леха чувствовал себя довольно глупо, но терпел, пока юнцы сдергивали с него всю сбрую. Получалось довольно просто – как пиджак снять. К удивлению потомка, и некоторые взрослые бойцы попробовали, даже – чем немало менеджера озадачил – и Семенов подошел. И не только он. Даже Бендеберя влез, наглядно доказав, что мародерство – тоже своего рода искусство.
– Коль пошла такая пьянка – режь последний огурец! – заявил ефрейтор достаточно громко.
– Это ты про что? Про китель, портки и сапоги? – догадался Киргетов.
– Точно так! И ранец не забыть! Там могут быть запасные носки и портянки.
– Вроде же немцы портянок не носят? – спросил Леха.
– А в ту войну носили, и сейчас никуда не денутся. Носков не напасешься, а в сырое да холодное время – и тем более, – уверенно возразил Бендеберя.
– С мертвяка одежку носить… – брезгливо перекосился Сиволап.
– Погоди, побегаешь зимой с голой задницей и босиком – мигом передумаешь, – возразил мудрый ефрейтор.
– А ты, дядя, бегал? – вроде и ехидно, но с живым интересом спросил один из школяров.
– А ты как думаешь? Те же снятые с убитого сапоги, если тебе не подойдут, можно с кем-нибудь поменять. Скажи ему, что с живого снял – и нет вопросов. Не босиком же по лесу, хоть сейчас и тепло. Запасные портянки нужны обязательно. У пехоты ноги иной раз важнее рук. Ты и сам это должен знать. Сухие портянки при мокрых сапогах тоже лучше сырых. Так что бери все – пригодится. И вот еще что хотел сказать, раз уж все собрались: по оружию. В полевых условиях ружжо надобно обиходить ежедневно. Пыль, грязь, ставишь и кладешь где ни попадя, факт. Это и понятно – пирамиды и прочая в партизанском отряде противопоказаны, всегда оружие должно быть под рукой, как в окопе, а потом – отказы, заедания ударно-спускового, утыкание патрона в патронник и так далее. Пружины магазинов «садятся». Потому переснаряжать магазины надо, давая распрямиться пружине.
– Точно сказано. Вот и смотрите, как жить дальше. И помните, что не только тебе может что пригодится, а и товарищу твоему. Потому с битых фрицев надо все забирать. Им-то уже ничего не пригодиться, а партизанам немца бить будет сподручней. Какая убитому разница – в сапогах его закопают или без… Это реалии войны. Все понятно? Тогда – разойдись и тренируйся.
Леха оказался в центре внимания, всем загорелось понять – как и что на немецкой сбруе крепится, но менеджер взял и свалил на Середу болтологическую часть. Впрочем, артиллерист не стал откручиваться и внятно, с прибаутками, растолковывал пейзанам-партизанам, что да как.
«Все-таки жизнь манекенщика тяжела», – думал Леха, покорно дергаясь в очередной раз, когда с него стаскивали снарягу. Потом подумал, что вполне мог бы назвать себя и стриптизером, и передумал, потому как это показалось неуважительным, а когда решил, что скорее он – учебное пособие, то, в общем, решил, что пора и кончать. Но отпустили его еще не скоро. Чертов Середа – не заткнуть его было, особенно когда девахи с кухни стали на него смотреть восхищенными круглыми глазищами. Так они потом вместе на кухню и ушли, только тут Леха перевел дух. Вернулся в шалаш, где стал снимать с себя амуницию и сбрую германского производства.
– Я тут тебя хотел вот о чем попросить, – начал издалека потомок, сдавая Семенову на хранение комплект мундира покойного фрица, но дояр глянул на него, хмыкнул и молча протянул два простеньких дерматиновых подсумка. Они, конечно, смотрелись куда хуже, чем кожаные немецкие, и немного дисгармонировали с роскошным чешским ремнем, но Леха благодарно кивнул. Так уж получалось, что боец понимал его если и не с полуслова, то, во всяком случае, – очень быстро.
– От Усова остались, – пояснил Семенов.
– А как он?
– Пока живой. Может, и выкарабкается. Но ему пока они всяко без надобности.
– Отчего сосна стоит? – громко спросил Середа, и этим разбудил красноармейца.
– Вот черт неугомонный… – проворчал боец.
– Нет, а все-таки? – уперся привычно хохол.
– Какая еще сосна, ирод ты бессонный?
– Со сна, бестолковщина! Просыпаешься, а он стоит. И снов вроде не видал… А он – стоит. Вот что значит режим дня и мясная пища! – сказал, широко зевая, артиллерист.
Тут наконец для бойца дошло, о чем толкует товарищ, и боец покраснел. Он не любил говорить о всяком этаком с посторонними, и привычка некоторых толковать все время о бабах, девках и греховных делах его смущала.
– И, что хорошо, еще на дней пять мяса хватит, что лично меня весьма радует! Да ладно тебе, день на дворе; кто рано встает…
– Тот спать не дает! – раздался голос лейтенанта.
– Тому и глаз вон! – поддержал и Леха.
– Да бросьте, весь лагерь уже на ногах, – беспечно отмахнулся Середа.
Все завозились на своих лежанках, заведомо зная, что шебутной артиллерист все равно спать не даст, если сам встал, – характер такой у человека. Вот бурят – тот тихо выскальзывал из шалаша, сидел, курил, еле слышно бурча какие-то заунывные мелодии, никому не мешая храпеть и посапывать.
– Репродуктор!
– Граммофон!
– Вы вставайте, вставайте, умываться самое время! Тащ летнант, а что на сегодня с верхов слышно?
– Да все то же – работать будем. Ночью обещали на склад налет сделать, немцы там пьяные будут до удивления. Эх, жаль, начальство не дает добро на то, чтоб этих алкоголиков вырезать к черту! – искренне огорчился кровожадный лейтенантик.
– Бросьте, от таких служак ихнему рейху вреда больше, чем пользы! Они же что угодно пропьют! – заметил Бендеберя.
– Киргетов откуда-то вынюхал, что их отделенный Железным крестом награжден еще в ту войну.
– А-а-а… Тогда да, могут и опасными быть. Что со склада потянем?
– Все! С четырьмя подводами пойдем.
– Ого!
– Именно! Что успеем – то и потянем.
– Смело! И фрицы – ни гугу?
– Я так считаю – между нами только, – что, скорее всего, в их компании есть тельмановец, который работает на нашу победу, – заговорщицким мальчишеским голосом сказал лейтенант.
Леха скорчил с чего-то постную морду, пошел наружу чистить зубы трофейной щеткой.
– Что-то не заметно у них тельмановцев, факт, – буркнул Бендеберя.
– Ничего, когда возьмем Берлин – тут же появятся. Спорить готов, что никаких партизан у гансов не будет в принципе. Особенно таких героических, как мы, – пробулькал снаружи Леха.