Следствием было то, что при назначении Витте премьером Коковцов немедленно подал в отставку. Здесь Витте явно переусердствовал: Коковцов на пост премьера в этот период все же не котировался (у Витте оказались другие соперники), а ожидаемый скандал с французскими финансистами сошел вполне гладко.

Последние прибыли в Петербург прямо накануне Октябрьской стачки, когда Витте еще премьером не был, а Коковцов министром оставался. Вопреки впечатлениям русских, французы забастовкой были не очень обескуражены – Франция в ХIХ веке видывала и не такое! Но они не получили обещанных гарантий российского правительства от войны с Германией, а потому и убрались восвояси. Коковцов и все прочие истинной причины этого просто не поняли. Российской стороне показалось весьма естественным, что заем не был предоставлен потому, что состояние России оставляло желать лучшего: французским визитерам для отъезда даже понадобилось нанять особый пароход, поскольку бастовали железные дороги. Личный престиж Витте, вопреки его опасениям, вовсе не пострадал. Витте, как мы покажем, даже сумел извлечь выгоду из их отъезда. Зато в лице Коковцова Витте лишился самого толкового и надежного помощника.

Но не бюрократические склоки возвели Витте на премьерский пост. Сделала это революция, которая и стала самой грандиозной интригой Витте.

С начала сентября 1905 года оппозиционное настроение в стране медленно, но неуклонно повышалось. Значительную роль играли митинги, беспрерывно проходившие в высших учебных заведениях; в них все больше и больше втягивалась усиленно зазываемая туда публика – особенно в Москве и Петербурге. Агитация привела и к событиям, происходящим уже вне студенческих аудиторий.

19 сентября началась чисто экономическая забастовка печатников в типографии Сытина в Москве, но с 20 сентября к ней стали присоединяться другие типографии, а потом и рабочие других профессий. 21 сентября забастовали булочники; 25 сентября около булочной Филиппова произошло подлинное сражение забастовщиков с полицией – были убитые и раненые. С 24 сентября в Москве остановились трамваи и совершенно прекратился выпуск газет.

3 октября в Петербурге началась забастовка солидарности печатников. Образовавшийся в результате информационный вакуум сыграл огромную роль во всем последующем.

В разгар этих событий против студенческой революционной агитации выступил князь С.Н.Трубецкой, избранный ректором Московского университета. Он призывал студентов к учебе, а в противном случае грозил закрыть университет, что и сделал 22 сентября – это только частично помешало митингам, происходившим и в формально закрытом университете. Сам Трубецкой выехал в Петербург – добиваться у начальства свободы собраний вообще, чтобы прекратить использование нового университетского устава в чисто революционных целях. На совещании у министра народного просвещения 29 сентября ему стало дурно, и он скончался от внезапного сердечного приступа. Его похороны 3 октября в Москве были превращены в грандиозную революционную демонстрацию.

Но не студенты и не рабочие сыграли главную роль в надвигающихся событиях.

В 1909-1911 годы большой авторский коллектив, состоявший в основном из теоретиков меньшевизма во главе с Л.Мартовым, П.П.Масловым и А.Н.Потресовым, выпустил многотомный труд «Общественное движение в России в начале ХХ-го века», посвященный главным образом анализу прошедшей революции. До сего времени это издание остается наиболее полной и объективной энциклопедией политических событий начала века. Вот что там написано об Октябрьской стачке 1905 года:

«Центральное место в забастовке играли несомненно железные дороги. В железнодорожной же забастовке рядом с рабочими и мелкими служащими играли большую роль и служащие, занимающие сравнительно высокое положение. Только благодаря железнодорожной интеллигенции могла быть вообще проведена забастовка на линии; без ее объединяющей и руководящей роли линейные рабочие и низшие служащие по своей разъединенности и слабой сознательности, конечно, не в состоянии были бы провести железнодорожную забастовку. Хотя, затем, железнодорожная забастовка началась стихийно, но сплочение и единодушное выступление железнодорожной массы несомненно обязано объединяющему влиянию, с одной стороны, всероссийского железнодорожного союза, с другой – заседавшего во время забастовки делегатского съезда железных дорог, созванного незадолго до забастовки правительством. /.../ По составу же своему этот съезд только в меньшинстве своем состоял из рабочих, большинство же его составляли инженеры, помощники юрисконсультантов и агенты разных служб.

Остальная интеллигентская масса не играла в октябрьской забастовке такой крупной роли, как железнодорожная интеллигенция, но она дружно поддержала забастовку»[699].

Рассмотрим внимательнее, как же развивалась забастовка, особенно ее «стихийное» начало.

Упомянутый съезд был созван министром путей сообщения князем М.И.Хилковым – давним другом Витте. Задачи съезда состояли в обсуждении реформы пенсионного обеспечения железнодорожников. Съезд открылся 20 сентября в Петербурге.

Уже с первых часов работы делегаты стали выходить за рамки предварительно обозначенной программы – сначала расширялись экономические требования, а затем возникли и политические. Выступления становились все смелее; началась типичная психологическая цепная реакция – делегаты явно заводили друг друга. Этот неожиданный разворот событий поставил съезд в центр внимания всей российской общественности. Бездействие властей (особенно характерное именно для этого периода) вызывало удивление и порождало надежды; в то же время не верилось, что подобные речи могут безнаказанно звучать под крышей казенного учреждения. Естественно, росло опасение, что власти должны расправиться с таким рассадником оппозиционной агитации. И ожидаемые события разразились, но в весьма странной, «стихийной» форме.

7 октября 1905 года по Москве разнеслись слухи, что железнодорожный съезд в Петербурге арестован. Слухи были основным способом передачи информации: газеты (точнее – типографии) бастовали, радио и телевидения не существовало, телефоны были доступны единицам. Кто был источником этих сведений – так никогда и не выяснилось. В тот же день участники съезда сообщили по телефону из Петербурга в Москву, что слухи не верны и съезд продолжает работу (если это можно было назвать работой!). Но донести эту информацию до массы железнодорожников в силу упомянутых причин было нелегко. И провокация свое дело сделала: на всех дорогах Московского узла тут же образовались стачечные комитеты, а один из них – комитет Московско-Казанской железной дороги – немедленно объявил забастовку протеста.

Мало того, этот стачечный комитет тут же принял и распространил по телеграфу призыв ко всеобщей железнодорожной забастовке, сопровождаемый требованиями, в том числе: «свободы собраний, сходок, союзов, организаций, совести, печати и стачек, неприкосновенности личности и жилища; /.../ созыва народных представителей с законодательной властью, выбранных всем населением страны всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием, без различия национальности, пола и вероисповедания, для выработки новых основных законов страны в интересах трудящихся классов; /.../ неприкосновенности всех участников забастовки и возвращения всех пострадавших за так называемые политические и религиозные преступления»[700]– совсем неплохо для совершенно безвестного комитета одной из многих десятков железных дорог страны!