Мы можем вполне уверенно говорить о причинах и мотивах полета Гесса в Шотландию. Но, видимо, так и не узнаем наверняка, кого именно скрыла могила в северной Баварии, до сих пор усыпанная цветами.

Встречи и невстречи

Личная встреча Сталина и Гитлера – расхожая тема у любителей сенсаций. Как не поверить, когда пожилой человек со слезами на глазах рассказывает о свидании диктаторов во Львове или на борту крейсера «Киров». «Я был в охране, сам все видел, потом всех расстреляли, я чудом остался в живых и перед смертью хочу поведать правду».

Верить этому не надо. «Старики забывают» иронически назвал свои мемуары «британский Геббельс» Дафф Купер. Иные, напротив, помнят то, чего не было. Не было и интригующего рандеву, хотя Гитлер встречи со Сталиным искал.

Фюрер считал диалог вождей (даже если за таковых приходилось принимать Чемберлена и Даладье) оптимальным способом решения всех проблем и верил в свое… если не обаяние, то актерские способности. После московских вояжей Риббентропа ему не терпелось попробовать их на Сталине. 29 марта рейхсминистр телеграфировал Шуленбургу повторное предложение Молотову посетить Германию (слухи о предстоящем визите наркома «в Берлин или в один из городов Германии или Западной Украины» упорно циркулировали, но были жестко опровергнуты заявлением ТАСС 24 марта). «Понятно, что приглашение не ограничивается одним Молотовым, – сообщал он. – Если в Берлин приедет сам Сталин, это еще лучше послужит нашим собственным целям, а также нашим действительно близким отношениям с Россией. Фюрер, в частности, не только будет рад приветствовать Сталина в Берлине, но и проследит, чтобы он был принят в соответствии с его положением и значением, и он окажет ему все почести, которые требует данный случай… Устное приглашение как Молотову, так и Сталину было сделано мною в Москве и обоими ими было в принципе принято… Во время Вашей беседы приглашение господину Молотову выскажите более определенно, тогда как приглашение господину Сталину Вы должны сделать от имени Фюрера в менее определенных выражениях. Мы, конечно же, должны избежать явного отказа Сталина».

Шуленбург подробно сообщил начальнику свои сомнения: «Молотов, который никогда не был за границей, испытывает большие затруднения, когда появляется среди чужеземцев. Это в той же степени, если не в большей, относится и к Сталину. Поэтому только очень благоприятная обстановка или крайне существенная для Советов выгода могут склонить Молотова и Сталина к такой поездке… Что касается приглашения Сталину, то для начала может быть рассмотрена возможность встречи в пограничном городе».[660] Не желая получать отказ, в Берлине «дали отбой». Дело закончилось визитом Молотова в ноябре 1940 г., после которого вопрос о встрече Сталина с Гитлером отпал. Советский вождь впервые с дореволюционных времен отправился за границу только в 1943 г. – на Тегеранскую конференцию.

19 марта 1946 г. мир был взбудоражен сенсационной статьей Л. Шапиро в «Нью-Йорк тайме» со ссылкой на «надежные» и даже «неоспоримые» источники. Оказывается, «за несколько недель до нападения Германии на Россию в июне 1941-го Молотов приехал в Берлин в последнем усилии отвести удар вермахта… Записи этих последних бесед между Молотовым и Риббентропом в 1945 г. стали главной целью разведгрупп всех держав-победительниц, рыскавших на руинах Третьего рейха… Молотов был холодно принят Риббентропом, который несколько раз резко прерывал беседу, чтобы посоветоваться с Гитлером… Советский эмиссар приехал с полномочиями от Кремля предложить Германии полный военный союз в обмен на ряд территориальных уступок после победы. Они предусматривали: вечное владение всей польской территорией, оккупированной к тому времени советскими войсками; включение в состав Советского Союза Литвы, Эстонии, Латвии, Карельского перешейка, Бессарабии и Буковины; полный контроль над Дарданеллами, свободу рук в Ираке и Иране и отчасти в Саудовской Аравии, чтобы обеспечить советский контроль над Персидским и Аденским заливами для охраны подходов к Красному морю… После нескольких совещаний с Гитлером Риббентроп пришел к следующим выводам. Первое: территориальные требования России слишком велики. Второе: даже если бы они были приемлемы, Риббентроп чувствовал, что нельзя принимать заверения о мирных намерениях России за чистую монету и что необходимо держать значительные силы на восточных границах, дабы контролировать каждое ее движение. Эти решения были сообщены Молотову во время исключительно бурной последней встречи, и переговоры были прерваны».[661]

Что перед нами «деза», пояснять не надо. Ее преднамеренный – точнее, злонамеренный – характер очевиден: это один из первых выстрелов «холодной войны», целенаправленная «утечка информации», призванная показать подлинное лицо вчерашнего «доблестного союзника с Волги». Ясно, что речь идет о записях переговоров ноября 1940 г., действительно попавших в руки американцев, однако в территориальные требования России, якобы неприемлемые для Берлина, включено и то, что предлагал Риббентроп. Думаю, «март 1941 г.» и финальный разрыв тоже придумали в Госдепартаменте. Помнили, наверно, как боялись такого союза.

Тем не менее интересные встречи весной 1941 г. происходили – только не в марте, а в мае, не в Берлине, а в Москве, и не на таком высоком уровне. Это – три встречи Деканозова с Шуленбургом 5, 9 и 12 мая (каждая около двух часов), содержание которых докладывалось прямо Молотову, а записи их находятся в Архиве Президента, т.е. в бывшем Архиве Политбюро.[662]

В первой беседе, проходившей после завтрака в германском посольстве в Чистом переулке, Шуленбург, недавно вернувшийся из Германии, рассказал о своей беседе с Гитлером (встреча была организована Риббентропом), который обеспокоен и недоволен советско-югославским договором, а также раздраженной реакцией Москвы на ввод германских войск в Болгарию.[663] «Он, Шуленбург, в своей беседе с Гитлером заявил также последнему, что слухи о предстоящем военном конфликте Советского Союза с Германией, которые начиная с января этого года так усиленно циркулируют в Берлине [Циркуляр Риттера в связи с заключением нового хозяйственного соглашения 10 января указывал на его политическое значение для опровержения слухов о взаимном недоверии и обострении отношений между Германией и СССР, «распускаемых по миру нашими врагами», включая Идена, только что назначенного министром иностранных дел вместо Галифакса.[664]] и в Германии, вообще, конечно, затрудняют его, Шуленбурга, работу в Москве». Прощаясь с послом, фюрер специально уверил его, что не собирается нападать на Россию, что только убедило опытного дипломата в обратном. Слухи о скорой войне с СССР стали в Берлине обычным делом, о чем 9 мая итальянский посол Альфиери писал своему министру Чиано.[665]