6 мая Молотов был освобожден от обязанностей председателя Совнаркома, став его заместителем. Правительство возглавил Сталин. Приведу комментарий Шуленбурга, пристально следившего за происходящим: «Это изменение объяснено перегруженностью Молотова работой, но на самом деле означает реальное падение его авторитета. Причину этого следует искать в недавних ошибках во внешней политике, которые привели к охлаждению дружественных германо-советских отношений, за создание и сохранение которых Сталин постоянно боролся, в то время как личная инициатива Молотова часто направлялась на защиту собственной позиции … Сосредоточение всей власти в руках Сталина означает повышение авторитета правительства в СССР и новое возвышение Сталина , который, очевидно, полагает, что в ситуации, которую он считает серьезной, он лично должен взять на себя полную ответственность за судьбу Советского Союза. Я убежден, что Сталин использует свое новое положение для того, чтобы принять личное участие в деле сохранения и развития хороших отношений между СССР и Германией».[666]

Сегодня рассуждения посла о «падении авторитета» Молотова и «новом возвышении» Сталина кажутся наивными. Но был ли он на самом деле так наивен? Записи бесед Шуленбурга с Деканозовым показывают, что он затеял сложную и опасную игру, чем-то похожую на миссию Гесса, с целью предотвратить или хотя бы отстрочить войну. Не сообщая Риббентропу о своих встречах с заместителем наркома и не будучи на это уполномочен, он начал готовить рейхсминистра к возможным позитивным «подвижкам» [Рассказы А.И. Микояна, что на этой встрече Шуленбург предупредил о нападении Германии на СССР 22 июня, не заслуживают доверия, равно как и прочие его «откровения», например, об убийстве Литвинова, который якобы был сбит автомобилем по личному приказу Сталина. В.М. Молотов говорил про Шуленбурга более определенно: «Не предупреждал, он намекал».[667]].

9 мая они завтракали в особняке Наркоминдела на Спиридоновке. В тот же день в газетах появилось опровержение ТАСС сообщений японского агентства Домэй Цусин (со ссылкой на корреспондента Юнайтед Пресс из Риги!) о крупной концентрации советских сил на западных границах. Вернувшись к слухам о войне, Деканозов заговорил о «мерах, которые можно было бы предпринять для противодействия этим слухам». «Мне казалось, – сообщал он Молотову, – что поскольку речь может идти об обоюдных действиях, то можно было бы опубликовать совместное коммюнике, в котором, например, можно было бы указать, что с определенного времени распространяются слухи о напряженности советско-германских отношений и о назревающем якобы конфликте между СССР и Германией, что эти слухи не имеют под собой основания и распространяются враждебными СССР и Германии элементами». Не погрешу против истины, если скажу, что это предложение исходило от Сталина и Молотова.

У Шуленбурга был заготовлен свой вариант, явно связанный с концепцией «континентального блока». «Он полагал бы целесообразным воспользоваться назначением Сталина главой советского правительства… Сталин мог бы в связи с этим обратиться с письмами к руководящим политическим деятелям ряда дружественных СССР стран, например к Мацуока , Муссолини и Гитлеру… и указать в этих письмах, что, став во главе правительства (Ш опять как бы ошибочно сказал – «государства» [Он мог ошибиться совершенно непреднамеренно, поскольку в Германии Гитлер совмещал посты рейхспрезидента (глава государства) и рейхсканцлера (глава правительства). Да и вообше. Вождь есть Вождь, он все возглавляет и все решает!]), заявляет, что СССР будет и в дальнейшем проводить дружественную этим странам политику. Текст писем, адресованных указанным странам, мог бы быть одинаковым, но в письме, адресованном Гитлеру, во второй его части могло бы быть сказано, например, так, что до Сталина дошли сведения о распространяющихся слухах по поводу якобы имеющегося обострения советско-германских отношений и даже якобы возможности конфликта между нашими странами. Для противодействия этим слухам Сталин предлагает издать совместное германо-советское коммюнике примерно указанного мною содержания. На это последовал бы ответ фюрера, и вопрос, по мнению Ш, был бы разрешен. Передав мне это, Ш добавил, что, по его мнению, мое предложение о коммюнике хорошее, но надо действовать быстро». Если посол о чем и предупреждал собеседников, то внимание надо обратить на последние слова.

Хильгер, принимавший участие в беседах и переводивший их, считал, что Шуленбург хотел «вовлечь Гитлера в переговоры и лишить его на данный момент всех предлогов для военных действий».[668] Действия посла можно сравнить и с той игрой, что ранее вел Риббентроп. В случае успеха, т.е. публичного обращения Сталина, фюреру пришлось бы принять его с благодарностью. В случае неуспеха все можно было списать на частную инициативу посла. Но во время берлинских переговоров ситуацию возможно было исправить. В Москве же можно было только оттянуть приведение в исполнение тактического решения.

Шуленбург настаивал на письме еще и потому, что «в случае передачи текста коммюнике в Берлин, там может не оказаться Риббентропа или Гитлера, и получится задержка. Однако если Сталин обратится к Гитлеру с письмом, то Гитлер пошлет для курьера специальный самолет , и дело пойдет быстро». Деканозов, разумеется, не был уполномочен принимать решения, а потому ответил, что вариант коммюнике легче осуществим, тогда как «разговор о письме т. Сталина Гитлеру вообще является гипотетичным». Договорились встретиться еще раз.

В это же время Риббентроп предпринял последнюю попытку отговорить Гитлера от самоубийственного нападения на Россию, о планах которого узнал только после югославской кампании. «Сам я желал во что бы то ни стало дипломатического выяснения вопросов с Москвой. Но Гитлер теперь отклонял любой подобный шаг и запретил мне говорить с кем-либо об этом деле: все дипломаты, вместе взятые, не смогут изменить ставшей ему известной русской позиции, но они могут лишить его при нападении важнейшего тактического момента внезапности. Фюрер просил меня занять для внешнего мира более четкую позицию в его духе. Он сказал, что однажды Запад поймет, почему он отклонил советские требования и выступил против Востока».[669] Из последних слов со всей очевидностью ясно, почему «континентальный блок» в итоге не состоялся и кто в этом виноват.

Сила характера, увы, не относилась к числу достоинств рейхсминистра, хотя к отчаянным действиям он был готов. «В январе 1945 г. я… сказал фюреру: я готов вместе со своей семьей полететь в Москву, чтобы априори убедить Сталина в честности наших намерений ] таким образом, я и моя семья послужим своего рода залогом в его руках. На это Гитлер ответил: «Риббентроп, не устраивайте мне никаких историй вроде Гесса!» [670] [Совершенно фантастическую историю о прехюжении Риббентропа встретиться со Сталиным в 1944 г., чтобы убить его из стреляющей авторучки, можно оставить на совести неизвестных мне авторов английского варианта «мемуаров Шелленберга».[671]].