полат огненных потех, которые устроены таким поведением: для превысочайшие чести великого государя, его царского величества, сделан огнестрельными художествы орел двоеглавой с тремя коронами с надписью таковою: „виват царь и великий князь Петр Алексеевич“, и притом многие зело удивительные разными образцы вещи и издавали разноцветные из себя огни. Да на воде на реке Прегеле поставлена на полатах (плотах) многие разные огнестрельные вещи, а в первых сделан всадник на коне побеждающ змия, над ним надпись русскими литеры: „царь Петр Алексеевич да живет“: на другом плоту — корабли и морские разные дива и птицы. И все горели изрядными разных цветов огни, и много число ракет водяных и верховых пускано, которые вверху также действие имели разноцветными огни и многими расходящимися ракеты. И было того действа часа с полтора. В то ж время стреляли по зажжении всякой большой огнестрельной вещи из девяти пушек, которые пушки при тех же огнестрельных вещах стояли. А потом, подчивав валентеров и великих и полномочных послов, отпустили»[822].

25 мая, на следующий день, гостям была предложена новая потеха, также не из очень утонченных — звериная травля. «Для гг. послов и их обер-командора, — пишет Бессер, — была устроена звериная травля: медведи бились с зубром и с лошадьми. По окончании этого состязания знатные зрители прошли в покои его превосходительства г. обер-президента для совещания о некоторых важных обстоятельствах». Гораздо подробнее описание той же потехи в «Статейном списке»; видимо, зрелище захватило внимание автора этого описания, который и передал все его детали. «Майя в 25 день, — читаем в „Статейном списке“, — присылал курфирст звать великих и полномочных послов смотреть звериной потехи, которая была на потешном дворе близ курфирстова двора и саду. И великие и полномочные послы и валентеры в тот курфирстов двор ездили в курфирстовых коретах и той потехи смотрели. Двор тот потешной вдоль сажен тридцати, поперег с двадцать в каменной ограде, на стенах перила, на которых стоя смотрели той потехи; в тот двор сделаны трои ворота, да из стен три окна. Из тех окон выпущены во двор три медведя, а на дворе стояли юнец дивий да бык; и те медведи, сразясь, дрались, и юнец гораздо медведей бил и рогами метал, которые, видя свою немочь, бегали от него, как могли. Потом выпущен был конь, дабы с теми ж зверми бился, но никакого действия не показал. Потом приведены были на того ж юнца собак немалое число, которые ни малой ему школы не учинили ж. А как звери дрались, и в то время на перилах били в литавры и трубили на трубах, а на зверей кидали ракеты, чтоб тем их паче раздразнить и к бою подвигнуть»[823].

26 мая был у послов с ответным визитом обер-президент фон Данкельман и обедал у них. «Утром его превосходительство, — пишет Бессер, — через тайного секретаря Витте возвестил гг. послам об ответном визите и отправился туда в трех курфюршеских каретах. В первой сидели секретари, во второй — г. рекстмейстер фон Бедель с надворным и посольским советником и прусским шталмейстером г. фон Гувальдом, в третьей, запряженной 6 лошадьми, сидел его превосходительство, а против него церемониймейстер. Московские офицеры вышли к его превосходительству до кареты, а послы — к дверям дома и пригласили его прежде всего в покой, где на главном месте комнаты (in der Ober-Stelle des Zimmers) был поставлен особый стул для его превосходительства. Они провели обеденное время вместе и, хотя обер-президент, так как стол был от его курфюршеской светлости, хотел сесть ниже и занять хозяйское место, однако гг. послы не переставали просить его превосходительство, пока он не занял места между двумя первыми послами. При прощании они провожали его до кареты и не прежде вернулись, чем карета начала отъезжать»[824].

27 мая послы получили приглашение на увеселительную поездку в загородную резиденцию курфюрста Фридрихсгоф. «По прошению ж, — читаем в „Статейном списке“, — ездили великие и полномочные послы к курфирсту из Королевца (Кенигсберга) мили с полторы в отъезжей дом его, именуемый Фридрихзгоф, гулять. И курфирст в том дому великих и полномочных послов подчивал, и разговаривали с курфирстом о предбудущем пути, на которые б места ехать пристойней и безопаснее. Тут же был один с прочими из валентеров начальной»[825]. Из «валентеров начальной» — это, конечно, Петр. В «Юрнале» находим отметку, показывающую, что 27 мая Петр «на дву яхтах в Пилоу ездил», и возможно предположить, что царь проехал туда из Фридрихсгофа. Подробности об этой поездке в Пилау сообщает тайный веницианский агент в донесении от 1/11 июня из Кенигсберга: «Царь со своими послами находится еще здесь и выказывает большое удовольствие по поводу благоволения курфюрста. В пятницу он отправлялся в Пилау, где посетил арсенал. Так как он обнаружил желание видеть какие-либо потешные огни, то тотчас же в окрестности Пилау было отправлено несколько мортир, бомбы и другие потешные вещи, которыми удовлетворено было его любопытство, и вечером он вернулся в Кенигсберг»[826]. Из Пилау он вернулся, как свидетельствует «Юрнал», показание которого заслуживает предпочтения, на следующий день, 28 мая, не вечером, а перед обедом[827].

29 мая генерал-кригскомиссар сделал каждому из послов особые визиты и звал их к себе обедать[828].

30 мая, в воскресенье, в день рождения царя, курфюрст оказал ему особую любезность, прислал ему в подарок несколько вещей из янтаря, среди которых великолепное распятие и часы. Поздравляя государя и поднося подарки от имени курфюрста, церемониймейстер Бессер сказал, что просит принять их как произведения той местности, где царь находится, а золота и драгоценных камней у него и так довольно. Поздравление сопровождалось пушечными залпами. Вечером курфюрст явился к Петру и ужинал у него в интимной компании с обер-президентом и полковым маршалом (il mareschallo di campo) и, как кажется, с Ф. А. Головиным. «Был у нас курфюрст с послом», — гласит «Юрнал» под 30 мая. Что под «послом» можно предполагать здесь второго посла, показывает приводимое ниже известие из дневника состоявшего при послах Бергена. Венецианский тайный агент сообщает, что царь за этим ужином выпросил у курфюрста помилование одному осужденному за убийство на смертную казнь[829].

Посольство, кроме Ф. А. Головина, ужинало в этот вечер, 30 мая, в помещении первого великого посла, причем тайный секретарь и переводчик Берген был свидетелем разговора, который он записал в своем журнале, веденном им за то время, которое он состоял при посольстве[830]. После девяти часов вечера, пишет Берген, «царское посольство вместе