с подселением в этом доме. Самая просторная комната, с балконом, принадлежала женщине, которая круглый год жила у сына в Ярославле, в будущем надеясь окончательно съехаться с ним. Как я понял, перспектива очутиться в одной квартире с неприятными соседями пугала Наташу, но тут она ничего не могла поделать. Одно ее успокаивало – владелица комнаты обещала не торопиться с обменом и найти ей достойных соседей.

Возможно, нетерпеливый читатель удивится, зачем я сообщаю ему такие подробности, но без них будет непонятно, что случилось дальше.

С самого начала моего проживания у Наташи «на нелегальном положении» между нами сложились отношения хороших, но давно не видевшихся знакомых, которые вынуждены узнавать друг друга заново. Утром мы вместе завтракали, вечером – ужинали, смотрели телевизор, иногда обсуждали просмотренные передачи. Я старался даже случайным взглядом не выдать своего чувства к девушке, понимая, что после смерти матери ей не до того, чтобы выслушивать признания в любви. Однако с каждым днем, с каждым часом, проведенным рядом с Наташей, я все сильнее понимал, что нас свела сама судьба, разлука только обострила мое чувство к ней.

Но не следует думать, что все эти дни я жил одними сердечными переживаниями. Отчет, который я оставил Марку, был именно отчетом – кратким, только по сути расследуемого нами дела о библиотеке московских государей. Но не менее интересны были и те события, которые сопровождали это расследование: история подаренных мною Пташникову «Воспоминаний» Артынова, судьбы загадочных коллекционеров Сулакадзева, Актова и Неелова, мои встречи с Анной Николаевной Окладиной, Лидией Сергеевной Строевой и Мариной, наконец, последствия визита к Тяжлову. Теперь, оказавшись в вынужденном бездействии, я решил подробно записать все эти события.

Никогда и нигде мне не работалось так хорошо, как здесь. В доме было всего четыре квартиры, соседи – люди семейные, тихие, меня не отвлекали от рукописи ни гости, ни телефонные звонки. Из двух принадлежавших Наташе комнат она выделила мне комнатку, в которой было все необходимое для работы: письменный стол с настольной лампой, кресло, узенькая софа, на которой я работал лежа, когда донимала боль в ноге.

Однажды Наташа принесла и показала мне две местные газеты – районную и областную, в которых было опубликовано одно и то же сообщение, что такого-то числа возле станции Семибратово был обнаружен труп мужчины без документов. Марк выполнил свое намерение.

Меня не переставало удивлять, почему теперь, когда я увидел у Тяжлова книги, украденные у Веретилина и Окладина, милиция, вместо того чтобы арестовать его, разыгрывает такой длинный спектакль? После гибели Веретилина в его квартире не обнаружили той богатой книжной коллекции, которой он явно располагал при жизни. Куда она делась? Может, ее тоже надо искать у Тяжлова? Только ли страх перед разоблачением, что он присвоил чужую биографию, толкнул Веретилина на самоубийство? Да и было ли это самоубийством? Меня пытались убить по приказу Тяжлова. Не случилось ли нечто похожее и с Веретилиным? Но зачем Тяжлову эта смерть? Чтобы завладеть его коллекцией? А может, здесь кроется какая-то другая причина, более серьезная?

Эти вопросы я задавал себе неоднократно, хотя прекрасно понимал, что ответить на них мне не под силу. Поэтому я всё с большим нетерпением ожидал, когда Марк, как обещал, наконец-то появится в Семибратове. Однако он словно забыл о своем обещании. Почти каждый день звонил по телефону, интересовался здоровьем, настроением, но о том, что со мной произошло, не говорил ни слова.

В случившейся со мной истории мне до сих пор была непонятна и та роль, которая досталась Марине. Что связывало ее с сыном Тяжлова? Чем была вызвана ее ложь, когда она сказала Лидии Сергеевне, что едет в Кострому к больному отцу, а сама отправилась в Ростов? Неужели для того, чтобы выведать у меня, чем закончится моя попытка расследовать в Петровском историю с исчезнувшими из тайника под часовней книгами? Случайной ли была кража портфеля с фотографией, на которой мы с Марком сидели возле машины, приехавшей за сундуком с книгами? Не причастна ли каким-то образом к этой краже Марина?

Непонятным оставалось мне и поведение журналиста Мамаева, так настойчиво рассматривавшего Марину на юбилее, словно он пытался что-то вспомнить. Потом Мамаев оказался в Ростове, куда одновременно, той же электричкой, приехала и Марина. Когда, выполняя поручение Марка, я посетил Мамаева и попросил написать его о своей встрече с сыном Веретилина, он откликнулся на мою просьбу охотно. Но стоило мне завести разговор о Марине и обмолвиться, что я видел его в Ростове в тот самый день, когда там появилась и она, Мамаев сразу же замкнулся, ничего не сказал ни о Марине, ни о том, что заставило его приехать в Ростов.

Все эти сведения мне удалось выложить Марку только через две недели после того, как я очутился в квартире Наташи. Он приехал неожиданно, без предупреждения, на собственном «москвиче». Наташа к тому времени еще не вернулась с работы.

Я надеялся наконец-то узнать все, что до этого скрывалось в тени, но Марк заехал лишь на несколько минут, по пути в Ярославль. Чем была вызвана эта поездка, не объяснил, но мое сообщение о Марине и Мамаеве выслушал очень внимательно.

На вопрос, долго ли мне еще находиться «на нелегальноми положении», с самым серьезным видом сказал, окинув меня оценивающим взглядом:

– Вроде бы не похоже, что тебе не терпится отсюда уехать.

– Неудобно перед Наташей, – попытался я объяснить свое положение. – Живу словно нахлебник или незваный гость. Сам понимаешь.

– Из разговоров с Наташей по телефону я не заметил, что ты ей в обузу. Во сколько она придет из школы?

– Вот-вот должна появиться.

– Ну, тогда я ее подожду, время еще есть…

Я так и не понял, зачем Марк дожидался Наташу, – словно только для того, чтобы посмотреть, как мы выглядим вместе. Зачем-то узнал у нее адрес сына ее соседки по квартире, поговорил о всяких пустяках и уехал, пообещав навестить нас на обратном пути в Москву. Перед самым отъездом попросил у меня ключ от моей квартиры.

– Наверное, мне придется переночевать в Ярославле, – объяснил он свою просьбу.

На другой день, воскресным утром, когда мы с Наташей завтракали, раздался телефонный звонок. Вернувшись из прихожей, Наташа сказала:

– Звонил твой приятель Марк. Через три часа он выезжает к нам вместе с Окладиным и Пташниковым. Отдал указание, чтобы я накрывала на стол.

– Вот наглец! – возмутился я. – Мало того, что навязал меня тебе на шею, так еще заставляет и моих друзей угощать.

– Не говори чепухи, – осадила меня Наташа. –