за «Аристофановы комедии» хранились там, о каких именно томах «Поливиевой истории» идет речь. Обидно, но из 800 книг, которые находились в царской библиотеке, он записал только несколько десятков. Но и то, что указал дабеловский аноним, говорит само за себя – список не может быть поддельным. Следовательно, царская книгохранительница – не миф, не легенда, а историческая реальность. Кроме Максима Грека и Иоганна Веттермана ее видел еще один человек – неизвестный пастор. Делались попытки расшифровать дабеловского анонима. Выяснили, что во времена Грозного в Дерпте было всего три пастора, установили их имена, но дальше дело не сдвинулось.

Тут в разговор опять вступил Окладин:

– И на этом, значит, история дабеловского списка закончилась? – прищурив глаза, пытливо посмотрел он на краеведа.

– Ну, в целом – да, – поколебавшись какое-то мгновение, ответил Пташников, моментально присмирев.

– А почему, интересно, вы не рассказали, что список видел еще один человек – археолог Стеллецкий, посвятивший поискам библиотеки массу усилий и несколько лет жизни?

Я посмотрел на Пташникова с недоумением – что заставило его скрыть еще одного свидетеля, видевшего опись царской библиотеки?

С каким-то внутренним усилием краевед объяснил:

– Действительно, еще перед Первой мировой войной в Пярну приехал по заданию Московского археологического общества и Архива министерства юстиции археолог Стеллецкий. В своем дневнике он записал потом, что якобы обнаружил виденный Дабеловым список, вроде бы даже разглядел внизу подпись пастора Веттермана. Стеллецкий торопился, не успел целиком скопировать опись и уехал из Пярну, чтобы вернуться потом и сфотографировать эту находку. Но вскоре началась война, затем революция. Когда Эстония стала советской, археолог снова собрался в Пярну, однако опять помешала война – Великая Отечественная…

Теперь я понял, почему краевед сразу не рассказал о свидетельстве Стеллецкого, – даже в самом осторожном изложении краеведа оно выглядело неправдоподобно.

Когда я высказал эту мысль вслух, Марк согласился со мной:

– Видимо, Стеллецкому очень хотелось найти этот список, вот и выдал желаемое за действительное.

– Доказывая существование легендарной библиотеки московских государей, наш уважаемый Иван Алексеевич занимается тем же самым – выдает желаемое за действительное, – убежденно проговорил Окладин, привычным жестом скрестив руки на груди.

– Царская книгохранительница – исторический факт! – непримиримо заявил Пташников. – Просто ее не нашли.

– Ладно, представим, что библиотека московских государей существовала, – уступил Окладин. – Но вспомните, сколько пожаров, войн, мятежей и других потрясений было на русской земле с тех пор, как ее показали ссыльным ливонцам. Библиотека могла уцелеть только чудом, а я в чудеса не верю. Перевод книгохранительницы из Москвы в Александрову слободу тоже не спас бы ее от гибели – после польской интервенции от Слободы остались одни развалины и пожарища. Библиотека сгорела бы в первую очередь.

– Она была под землей.

– Слабое утешение. Если библиотека существовала, в чем я сомневаюсь, то погибла, и искать ее бессмысленно – нет ни одного доказательства, что она уцелела. А самое главное – нет убедительных свидетельств в пользу ее существования. Ее поисками, как правило, занимались люди, склонные к домыслам и преувеличениям вроде Стеллецкого. История с Дабеловским списком, который археолог якобы видел, лишний тому пример.

– Существование библиотеки московских государей признавали такие серьезные, добросовестные ученые, как Вальтер Фридрих Клоссиус – профессор правоведения того самого Дерптского университета, в котором до него преподавал Дабелов. Он полностью поверил в подлинность Дабеловского списка, специально для поисков библиотеки московских государей предпринял поездку в Россию, искал следы древней книгохранительницы в Московской Патриаршей библиотеке, в библиотеке Архива Министерства иностранных дел. Впрочем, туда его не пустили. В то время директором архива был известный архивариус Алексей Федорович Малиновский – один из тех ученых, которому мы обязаны первым изданием «Слова о полку Игореве». Еще при Екатерине Второй в Москве появился немецкий ученый-эллинист Христиан Фридрих Маттси, занимавшийся изучением русских книгохранилищ. Так вот, позднее, после его смерти, обнаружилось, что он похитил из русских библиотек свыше шестидесяти книг, которые потом оказались в Германии. Малиновский прекрасно знал историю с Маттси и, видимо, по этой причине не допустил в архив Клоссиуса, объявив архив запечатанным.

– Вероятно, Клоссиус тоже не показался ему серьезным и достойным доверия ученым, – усмехнулся Окладин.

– У Малиновского не было никаких оснований сомневаться в порядочности Клоссиуса, просто он действовал по русской поговорке: «Береженого Бог бережет».

Я спросил краеведа, на чем же остановился Клоссиус в своих поисках царской книгохранительницы.

– В Москве он не обнаружил ее следов, тогда обратился в Успенский монастырь Александровой слободы. Там нашлось всего около двадцати книг, которые к царской книгохранительнице никакого отношения не имели. И Клоссиус пришел к выводу, что богатейшее книжное собрание «не смогло спастись от гибельных опустошений, испытанных Россией в прежние времена. Оно исчезло, не оставив после себя никаких следов, и все старания получить какие-нибудь сведения о нем остались тщетными».

– Пожалуй, я соглашусь с вами, что Клоссиус действительно был добросовестным ученым, – он сделал честный и прямой вывод о бессмысленности поисков библиотеки, – сказал Окладин краеведу.

– Но заметьте – он так и не усомнился в ее существовании, хотя и потратил на ее поиски около семи лет.

– После семи лет безуспешных поисков трудно признаться даже самому себе, что силы и время потрачены впустую, в погоне за призраком.

– В этот «призрак» и после Клоссиуса верили серьезные европейские ученые. Так, в 1891 году в Россию приехал приват-доцент Страсбургского университета Эдуард Тремер, который тоже искал в Москве загадочную книгохранительницу.

– И тоже безуспешно, – вставил Окладин.

– Эдуард Тремер расширил район поисков. Кроме Патриаршей библиотеки и библиотеки Архива Министерства иностранных дел, в которую ему, не в пример Клоссиусу, удалось попасть, он работал в книгохранительницах Печатного двора и Чудова монастыря, в Успенском соборе и Троице-Сергиевой лавре. Книг из библиотеки московских государей он не нашел, но предпринятые им поиски нельзя назвать напрасными, они сыграли свою положительную роль.

– Как вас понимать? – недоуменно посмотрел я на краеведа.

– Безрезультатность поисков во всех известных книгохранилищах доказывала, что библиотека не была разграблена, не разошлась по другим библиотекам, а до сих пор лежит в своем тайнике. В этом был уверен Тремер, под конец поисков в Московском Кремле он заявил: «Наука поздравит Россию, если ей удастся отыскать свой затерянный клад».

«Затерянный клад», – мысленно повторил я следом за Пташниковым. Вот, наверное, почему библиотекой московских государей заинтересовался отдел МВД, где работал Марк, – информация о ней обязательно должна находиться в картотеке исчезнувших сокровищ, составлением которой занимались сотрудники этого необычного отдела.

– Недавно была выдвинута еще одна версия, касающаяся истории дабеловского списка, – продолжил Пташников свои показания. – Почему этот список все время подвергался сомнению? Из-за несоответствия между его содержанием