Очевидно, по ее мнению, Гарпии должны проиграть (справедливо или несправедливо) и им придется бежать из Иша.

— Ма’ло’йанил, — усмехнулся я. «Нет проблем».

Так или иначе, Гарпии останутся. А скрываться придется Оцелотам. Идея заключалась в том, чтобы внушить Кох мысль, будто мои необыкновенные знания обеспечили 2ДЧ достаточную огневую мощь и теперь он вполне готов противостоять Оцелотам.

Как вы можете догадаться, за этим последовала еще одна бесконечная пауза. Что ж, по крайней мере, Кох не болтает без умолку, как средняя chica perica.[668]

— Ты пришел сюда ради Рулевого, а не ради встречи со мной, — проговорила она.

Я не знал, что ей ответить. Что ж, видимо, она меня раскусила. Придется идти восвояси. Назад на площадь.

Но Кох сказала:

— Твои одновременники забыли, как устанавливать циклы.

Я цокнул «да».

— Но ахау, которых вы кормите, хотят принять рождение нового ряда солнц. После того, как умрут все солнца тринадцатого б’ак’туна.

— Я бы хотел помочь им запустить новый цикл, — заявил я.

— А зачем? Ты собираешься вернуться туда?

— Пока только мечтаю, — буркнул я, избегая прямого ответа.

Я думал, сейчас она поинтересуется, как же я собираюсь это сделать, но она всерьез восприняла мои слова и спросила:

— Баш тен теш каабет? «Зачем тебе надо [проходить через все] это?»

— Каждый хочет защитить свою семью.

— А у тебя, который равен мне, есть там семья?

— У меня есть… люди, которые приняли меня в семью.

Ну, несколько дружков в Сети у меня найдется. Должно быть, от Кох не укрылось, что я блефую. Но она оставила эту тему.

Если твои одновременники выживут,

Мы по-прежнему останемся в забвении?

Будут ли они почитать все дни наших именований,

Дни наших смертей?

Будут ли они знать, как мы сеяли и воевали,

Как строили и рожали детей?

Будут ли они иногда петь песни, называя наши имена?

Будут ли они помнить?

— Я сделаю так, что они будут чтить ваш род и кормить ваши уаи в дни ваших смертей.

— Но как ты сказал, они предлагают лишь нищенские подношения.

— Не всегда. — Я сделал жест отрицания.

— Ты говорил, твои одновременники лишены чести. — Она отвернулась.

В ишианском языке отсутствовало слово «зло», но если бы оно и существовало, то выражение «лишены чести» было бы сильнее.

«Когда это я такое отчебучил?» — недоумевал я.

— Во многих отношениях они хуже, чем нынешние люди, но в ряде случаев ты, которая выше меня, могла бы сказать, что они лучше, — неуклюже вступился я «за своих».

— Значит, ты хочешь, чтобы я сыграла девятикаменную игру. И ты полагаешь, что, глядя, как я это делаю, за два огня научишься играть? — «За два огня» означало «в два счета».

— Я, который ниже тебя, так не считаю.

— Тогда объясни: что ты и я делаем здесь?

— Я прошу тебя, высокородную, о предсказании.

— Но я, которая равна тебе, уже говорила с тобой об этом.

— Может, ты желаешь узнать больше? — И я пообещал рассказать ей все, что было исследовано, открыто или создано за четыре грядущих б’ак’туна.

— И без того груз знаний непомерно тяжел для меня.

Любопытно, моя ли в том вина или Кох и прежде страдала от переизбытка информации, а может, она имела в виду и то и другое?

— Тогда позволь мне помочь тебе. Я мог бы дать тебе кое-что.

— Ты мне уже дал форму солнца.

— Нет, то, что я предлагаю, наполнит медом ч’анаки твоих приверженцев. — Иными словами, поможет простым людям. — Я, который равен тебе… мы умеем делать вещи, о которых здесь никто не слышал.

— Какие же? — сделала знак она, положив мухобойку.

— Самоходные катки, например.

— Что это такое? — Жест удивления.

Я пустился во все тяжкие. Объяснил, что колеса — почти как катки, но только с палкой в центре, рассказал, какая польза может быть от тачки, и начал рисовать это приспособление. Но Кох заявила, что у них уже есть подобные штуки, и послала Пингвиниху за одной из них. Я растерялся. Карлица принесла маленького желтого ягуара, сделанного из дерева, и я увидел на каждой лапе по вполне приемлемому колесику. Оказалось, такие игрушки очень популярны у элиты, но их не разрешается выносить из дома. Насколько я понял, запрет этот вводился не из опасений, что народ сообразит, насколько облегчат трудовую жизнь эти приспособления, а потому, что кто-то сможет воссоздать их и использовать, дабы завоевать почитателей. Вдруг этот проныра отправится в другой город, поразит всех «своим» изобретением, зарекомендует себя великим колдуном и в конечном счете создаст немало проблем для аристократии? Если колесо станет объектом культового почитания, вокруг него возникнет новый орден, как, скажем, вокруг ножа, огня или тщательно охраняемого секрета вогнутого зеркала… и, конечно, снадобья для игры. Кроме того, сказала Кох (и тут я передаю ее слова в свободном изложении), сегодня вокруг столько круглодомников, что в тачках нет нужды. Если требуется перетащить что-то тяжелое — собери побольше плебса, и проблема решена.

Как ни велико было разочарование, но я оставил эту тему. Вспомнился случай: однажды я подвозил в Нью-Хейвен одну девицу — этакую расфуфыренную городскую штучку — и пошутил, что ей нужно научиться водить машину.

— Что, если бы я не подвернулся тебе сегодня? — спросил я.

— Позвонила бы другому парню, — не растерялась она. — Он бы меня подкинул, а я за это дала бы ему.

Ладно, забудем о колесах для перевозок. Как насчет гончарного круга?

И я опять бросился с места в карьер. Дело в том, что, если уж откровенно, посуда в Мезоамерике при всей красоте рисунков была довольно корявой формы. Тот, кто сделал бы идеально круглую чашу, произвел бы сенсацию. Но у Кох имелось аналогичное возражение. Синоды, по ее мнению, объявят умельца колдуном, наделенным сверхъестественной силой. И немедленно пошлют людей, чтобы избавиться от него. Ну а если все утрясется и посуда с гончарного круга войдет в обиход, это обречет тысячи семей горшечников на голод, поскольку они не сумеют сразу освоить новый способ. Я думаю, та же причина мешала нам (я имею в виду майя, теотиуакан или любую другую мезоамериканскую цивилизацию) стрелять из луков, хотя Длинноростки и использовали их. Похожая логика лежала в основе самурайского культа меча — Токугава[669]предвещал, что с появлением в Японии стрелкового оружия будет потрясена вся властная структура, даже если сегунат первым завладеет им. Поэтому он и его наследники конфисковали ружья, изгнали португальских торговцев из большей части страны и почти сто пятьдесят лет держали страну в максимальной отсталости.