Давай же, Джед. Не трусь. Я подцепил ножку, покатал ее, как идиот, на ладони, словно она могла подпрыгнуть и вонзиться мне в глаз. Так. Я положил ее на язык. Ножка барахталась, но я быстренько ее перекусил и проглотил. Кох протянула мне сигару, видимо в качестве закуски. Я сделал большую затяжку. Табак был суховатый и слегка пряный, но вовсе не плохой. Я не знал, что делать с сигарой дальше, и она осталась у меня в руке. Вернулась карлица и выложила на крышку жаровни набор корзиночек, кувшинчиков и маленьких блюдец, словно мы собирались пить дневной чай. Мне уже и без того казалось, что рот у меня больше головы.

Кох заговорила:

Теперь мы решили, что я разыграю здесь большую игру

Перед тобой, который равен мне.

Предашь ли ты меня враждебным великодомам?

Назовешь ли мое имя чужестранцам?

Расскажешь ли в открытую о том, что случится

Здесь, внутри нашей цитадели,

Здесь, в нашей нефритовой горе, под нашим небом,

У самого нашего сердца?

Будешь ли ты болтать об этом на сотнях площадей?

Распахнешь ли мою перевязанную венами книгу

На солнце, среди бела дня?

Я выдавил из себя ответ, с трудом ворочая языком, который стал большим и вялым:

Как я смогу остаться кровным,

Если выдам тайну?

Тогда меня не будут больше называть

Сыном дома Гарпии,

Скворцы будут смеяться надо мной, шмели будут жалить

Меня в обе губы, в оба века,

А потом броненосцы будут лизать мой череп

В дюнах, в пустыне,

Вдали от пещеры этой горы над морским кратером,

Под ракушкой неба.

«Ну и как у меня получилось? — мысленно спросил я у Кох. — Нормально? Или ты хочешь услышать это еще и на латыни?»

Кох неторопливо сделала жест: «Принято». Ее темная рука описала плавную траекторию в воздухе. Все медленнее и медленнее, а потом и вовсе зависла над бедром. Чудно, подумал я. Я посмотрел на часы, вернее, начал переводить взгляд. Это опять разрушающий время порошок Старого Солильщика, понял я. Хронолитический. Только гораздо более сильный, чем в прошлый раз… Ого, вот оно. Мои зрачки наконец повернулись в нужную сторону. Ароматический шарик выгорел наполовину, но я его различал смутно — карлица, вероятно, повесила над ним полоску сетчатой ткани… нет, пардон, ошибочка, мне мешал неподвижный клуб дыма… Это все из-за порошка. Я услышал, как Пингвиниха что-то шепчет, и посмотрел на Кох. Мои глаза представлялись мне гранитными сферами, которые ворочаются в смазанных маслом гнездах. Кох подняла ладонь: «Ждать, не двигаться». Такой же жест использовали в клане Гарпии во время охоты или налета на соседей, если нужно было, чтобы все замерли.

Кто-то за стеной свистнул. Карлица, переваливаясь с ноги на ногу, вышла. Шажок… долгая минута… еще шажок. Кох встала. У меня возникло впечатление, будто передо мной медленно вздымается гора, выталкиваемая наверх сдвигом тектонических плит. Госпожа повернулась ко мне и поправила свою накидку. Ничего себе, подумал я. Какая она высокая! Гораздо выше майяских женщин, может, даже меня, то есть Чакала, парня довольно крупного. Я, нарушая все правила, наблюдал за ней. Под квечквемитлем[677]Кох казалась тоньше. Большинство солнцескладывателей худощавы, но она, пожалуй, слишком худа. Госпожа сделала четыре шага и опустилась на колени посередине комнаты лицом к двери. Я отнюдь не балетоман, но давным-давно я видел Рудольфа Нуреева в «L’Apres-Midi d’un Faune»[678]— во всех его движениях, в малейшем жесте, сквозило высокомерие: я, мол, всё, а вы — ничто. В манерах госпожи Кох я заметил нечто похожее. Только это не так бросалось в глаза.

Я вывернул назад голову. В маленьком дверном проеме появились плечи и голова, плавно взмыли вверх, опустились и застыли — человек остановился. Я напряг зрение, и постепенно, словно туманность в большом телескопе, его фигура проявилась. Это был высокий мужчина в темной накидке, с копной волос, как у накома, и кожей, натертой серым пеплом. Его опознавательные знаки я не мог разглядеть, но от него исходил кошачий мускусный запах. Я узнал его: так пах искусственный мускус, приготовляемый из Mimulus inoschalus,[679]им пользовались ишианские Оцелоты низшего сословия. Значит, вошедший принадлежал к противоположному лагерю, дому Пумы, возможно, к приемному клану, который прислуживал им в качестве священнослужителей. Он проговорил шепотом что-то неразборчивое, и Кох ответила ему на том же языке. Не понимаю, подумал я. Скажи это на бробдингнегском. Он медленно приблизился к Кох, сделав пять небольших шажков. Та не шелохнулась.

Мне не понравилась эта сцена. Более того, у меня от нее мурашки по коже поползли. Пума пошарил у пояса. Ну уж нет, подумал я. Он вытащил маленький мешочек, развязал узел — не иначе тайный рыболовный — и что-то извлек. Что именно, я не рассмотрел. Кох подалась вперед и открыла рот. Пума положил ей на язык какое-то зелье, она откинулась назад и начала жевать.

Меня словно слегка ударило током — воспоминание о тех днях, когда я еще не ходил к причастию. «Это что — ритуал конфирмации?» — спрашивал я себя. Лови кайф, это мой косячок. Меня просто распирало от желания говорить.

Смотреть, как госпожа делает нечто обыденное, человеческое — в данном случае жует, — было довольно мучительно. В ее движениях чувствовалось томление, словно ей давно приелся обряд, который приходилось исполнять в тысячный раз. Внезапно на ее лице мелькнуло озорное выражение, как у непоседливой девчонки.

Посланец Пумы наклонился вперед, прислушиваясь, как Кох глотает. Карлица протянула ему чашку (надеюсь, с горячей водой), и он подал ее Кох. Та набросила на руку накидку, взяла чашку, выпила содержимое и вернула ему. Он заглянул в нее, потом посмотрел на Кох. Она широко раскрыла рот, и Пума несколько мгновений внимательно изучал ее нёбо, потом распростер руки, показывая, что удовлетворен. Процедура показалась мне унизительной для Кох, словно ее досматривали в тюрьме. Патлатый достал маленькую вещицу из другого мешочка, висевшего у него на поясе, и положил на поднос, который держала Пингвиниха, — судя по раскраске лица, это была фигурка Кох. Может, госпожа передала ее Пуме раньше через свою служанку. Карлица пропела церемониальное «спасибо тебе, гость» на древнем языке.

Пришлец прошептал в ответ «спасибо, хозяйка», присел на корточки и удалился тем же путем, которым пришел. Пингвиниха последовала за ним.

Значит, вот как это у них устроено, подумал я. У Кох и других Кругопрядов нет прямого доступа ко всем составляющим порошка. У системы два ключа. Полный эффект ты мог получить, только если принимал два разных компонента. Главные складыватели дома Утренней Славы знали, как приготовить один из них, а гадатели Ласточкиных Хвостов умели делать второй, и ни один из них за сотни лет, что прошли с тех пор, когда какой-то гений придумал эту систему, не проник в тайну чужого клана.