– Эй, в чем дело?

– Он хотел стянуть мой тюрбан! – ответил оценщик.

– Отойди от него! Оставь его!

Оценщик встал, и стражник, склонившись над горбуном, выяснил, что тот мертв.

– Это еще что такое? – воскликнул он. – Христиане убивают правоверных?!

Он, схватив оценщика, скрутил ему руки и повел того к зданию полицейского магистрата, в то время как оценщик бормотал: «Иисус! Мессия! Пресвятая Дева! Как я мог его убить? Он, должно быть, поторопился умереть от толчка!» Опьянение его мигом прошло.

Как только наступил день, появился судья. Он приговорил оценщика к немедленной смерти и велел объявить приговор по всему городу. Была установлена виселица, христианину сказали, где следует встать, и палач, приладив петлю вокруг его шеи, как раз собирался его вздернуть, когда сквозь толпу протолкнулся проверяющий королевской кухни, крича палачу:

– Нет, не вешай его! Это я убил этого человека!

– Как ты умудрился его убить? – спросил судья.

– Когда я зашел в дом прошлой ночью, – ответил тот, – я наткнулся на горбуна – тот спустился по отдушине, чтобы красть мою еду. И я ударил его палкой в грудь. А он от этого умер. Я его унес и запихнул в тот вход в аллею. Воистину, довольно с меня убийства правоверного, но не стать же мне еще причиной смерти христианина. Пусть меня повесят!

– Очень хорошо, отпустите оценщика и повесьте этого человека, как обвиненного по собственному признанию, – сказал судья палачу.

Последний снял веревку с шеи христианина и затянул вокруг шеи проверяющего; он поставил его на нужное место под перекладиной и как раз собирался вздернуть, когда сквозь толпу продрался доктор-еврей, вопя:

– Стойте! Это был я! Только я! Это так случилось – он пришел в мой дом за лечением, и я на него наткнулся в темноте, и он упал вниз со ступенек и умер. Не убивайте проверяющего, убейте меня!

– Ладно, отпусти проверяющего и повесь еврея! – сказал судья.

И палач снял веревку с шеи проверяющего и крепко завязал на шее еврея. Но вдруг явился портной, пробирающийся среди собравшихся.

– Довольно! – сказал он. – Это был я, и никто иной, и вот как это было: вчера пошел я прогуляться и по пути домой вечером наткнулся на этого горбуна. Он был пьян и пел под бубен, и посему я остановился ради удовольствия посмотреть на него и даже пригласил к себе. За ужином моя жена запихнула ему в рот мясо, он им подавился и умер тут же. Мы отнесли его в дом еврея и прислонили к стене на лестнице, а затем ушли. Когда еврей его опрокинул, он лишь подумал, что убил его.

– Могло быть так, как он сказал? – сказал судья еврею.

– Могло, – сказал тот.

– Отпустите еврея, – сказал портной судье, – и, если уж кого-нибудь должны повесить, повесьте меня.

– Это безусловно следует записать, – сказал судья и приказал палачу: – Отпусти еврея и повесь портного.

И палач, бормоча под нос «Возьми этого – оставь того, – да мы что, так никого сегодня и не повесим?», провел портного к виселице и завязал петлю на его шее.

Случилось же так, что был этот горбун любимым шутом правителя: тот не мог выносить его отсутствия. Когда пьяный горбун так и не вернулся, ни ночью, ни на следующее утро, правитель стал спрашивать своих слуг.

– Мой повелитель! Судья нашел его мертвым и приказал казнить убийцу, – сказали они. – Но появился второй убийца, потом третий, потом четвертый, и каждый утверждал, что он – единственный, и каждый из них мог объяснить, как это случилось.

– Управляющий! – крикнул правитель. – Иди к судье и приведи их всех сюда ко мне.

И управляющий пошел на место казни, где нашел палача в минуту, когда тот как раз выполнял свою работу.

– Стой! – крикнул он и передал судье высочайшее повеление.

Он взял его, портного, доктора, проверяющего, оценщика вместе с останками горбуна и явился пред своим повелителем, где судья, поцеловав землю, отчитался обо всем, что произошло. Весьма удивлен был правитель и весьма развеселился.

– Проследите, чтобы все это было записано, – приказал он, – и да будет это сделано золотыми буквами!

«Несколько лет тому назад я покинул Багдад, город, где был рожден, чтобы отправиться в путешествие, не взяв с собой никого, кроме паренька, для того чтобы тот нес мой легкий мешок.

Пришли мы в некий город, где я покупал и продавал, когда неожиданно вор-негодяй из курдов отнял у меня мой мешок.

– Это мой мешок! – закричал он. – А в нем мои товары!

– О правоверные! Спасите! – закричал я. – Помогите! Меня ограбили!

Но люди, оказавшиеся рядом, лишь сказали:

– Пойдемте, вы оба, к судье и сделайте, как он рассудит.

Я согласился, и мы предстали перед судьей.

– Что привело вас сюда? – спросил тот. – Что случилось?

– У нас вышел спор, – сказал я, – и мы просим тебя вынести решение.

– В чем же заключается иск? – потребовал ответа судья.

Курд вышел вперед.

– Да облагодетельствует Всевышний этого судью! – воскликнул он. – Этот мешок мой, и все в нем – мое. Я потерял его, а потом увидел его в руках этого человека.

– Когда ты его потерял? – поинтересовался судья.

– Только вчера, – сказал он. – И всю прошлую ночь я не спал от мыслей о его потере.

– Хорошо, если мешок твой, назови нам, что в нем, – сказал судья.

– В моем мешке, когда я потерял его, было две серебряных булавки, порошок для глаз и платок, а кроме того, две позолоченные чаши и два подсвечника. Да еще: две палатки, пара блюд, два крюка, подушка, перьевые подстилки, медный поднос, и два таза, и чайник, и ковш, и толстая игла, кошка, пинцеты, резная деревянная поделка, седельная сумка и два седла, плащ и две меховые накидки, корова и два теленка, коза и два козленка, овца и два ягненка, и зеленые посадки, верблюд и верблюдица, буйвол и два быка, львица, два льва, медведь и два лиса, матрац, две кровати и лучшая комната, две приемные комнаты, крыльцо, две передних, кухня, двое ворот и несколько курдов. Все эти курды подтвердят, что мешок – мой.

Судья повернулся ко мне:

– А по-твоему, что в этом мешке?

Речь курда меня смутила, я сделал шаг вперед и сказал:

– Да благословит Всевышний нашего судью! В моем мешке только дом без двери (но зато там есть собачья конура), школа для мальчиков, стрелки из лука и несколько палаток с шестами, города Басра и Багдад, дворец Шаддада ибн Ада, кузница и рыбачья сеть, дубинки и столб, девочки и мальчики и еще тысяча сводников, готовых подтвердить, что мешок – мой.

Тогда курд стал плакать и причитать.

– О мой господин! – выл он. – Все знают мой мешок, и знаменито то, что в нем, его дворцы и крепости, журавли и люди, играющие в шахматы, а кроме того, там есть стадо кобылиц, два верблюжонка, два бегуна и два копья – очень длинных, лев и пара зайцев, город и две деревни, и пара мошенников-сводников, два висельника, слепой с двумя собаками, калека и двое хромых, священник, два дьякона, патриарх и два монаха, судья и два податных чиновника. Судья и податные подтвердят, что это мой мешок.