– Сэр Нед! – вскричала она. – Какой на вас красивый дублет!

Нед поклонился Марианне де Болье, английской католичке, вышедшей замуж за французского графа. Графиня прибыла ко двору вместе с дочерью, весьма непосредственной в манерах восемнадцатилетней пышкой; увлеченный античностью отец назвал дочь Афродитой. Разумеется, графиня по доброй воле ни за что не согласилась бы выдать дочь за протестанта, однако она наверняка полагала, что Нед, узрев достойную партию, легко сменит вероисповедание. Афродита Неду нравилась, но никаких нежных чувств он к этой девушке не питал; веселая, беззаботная, ничем всерьез не интересовавшаяся, она быстро ему наскучила. Тем не менее он неизменно любезничал с графиней и с ее дочерью, поскольку намеревался рано или поздно проникнуть в особняк Болье на улице Сен-Дени, где находили пристанище беглые английские католики – и где, следовательно, вполне мог вызревать очередной заговор против королевы Елизаветы. Пока, несмотря на все старания, в гости его не приглашали.

С дамами де Болье он заговорил о тайне, которая в Париже была известна всем и каждому, – об интрижке между принцессой Марго и герцогом де Гизом.

Графиня хмуро произнесла:

– Герцог Анри далеко не первый, кто обхаживает принцессу.

Юную Афродиту как будто потрясло и восхитило замечание матери, из которого вытекало, что принцесса ведет себя ветрено.

– Матушка! Не следует повторять глупые сплетни! Марго ведь помолвлена с Анри де Бурбоном!

– Может, она просто перепутала двух Анри? – с невинным видом обронил Нед.

Графиня хихикнула.

– В этой стране вообще слишком много Анри.

В присутствии Афродиты Нед не стал упоминать о более скандальном слухе – будто бы Марго вдобавок завела кровосмесительную связь со своим семнадцатилетним братом Эркюлем-Франсуа.

Дамы отвлеклись на приблизившегося к ним Бернара Усса, молодого вертопраха, знавшего, как услужить королю. Афродита одарила придворного лучезарной улыбкой. Вот и славно, подумал Нед, он тебе вполне подходит.

Нед отвернулся – и поймал взгляд маркизы Нимской, родовитой протестантки. Будучи ровесницей Неда, Луиза Нимская без труда женила на себе пожилого маркиза, соблазнившегося ее восхитительной фигурой с выдающимися округлостями. Отец Луизы, подобно отцу Неда, был преуспевающим торговцем.

Маркиза немедленно сообщила Неду свежайшую сплетню:

– Король узнал насчет Марго и Анри де Гиза!

– Правда? И что он сделал?

– Выволок ее из его постели и велел выпороть!

– Ого! Ей же восемнадцать, так? Поздновато уже пороть.

– Король волен поступать, как ему вздумается. – Луиза посмотрела Неду за спину, и выражение ее лица изменилось: улыбка увяла, губы скривились, будто она увидела дохлую крысу.

Эта перемена в настроении была столь разительной, что Нед поспешил обернуться в поисках ее причины – и узрел Пьера Омана.

– Сдается мне, вы недолюбливаете мсье Омана де Гиза.

– Змеюка он. И никакой не де Гиз. Я родом из тех же краев, и мне известна вся его подноготная.

– О! Не поделитесь?

– Его отец – незаконный сын одного из де Гизов. Семья отправила бастарда учиться, а потом он стал приходским священником в Тоннанс-ле-Жуанвиле.

– Если он был священником, откуда взялся Пьер?

– Мать Пьера была экономкой этого священника.

– Выходит, Пьер – бастард бастарда де Гизов?

– А в довершение всего де Гизы заставили Пьера жениться на служанке, которая понесла от очередного любвеобильного юнца из их числа.

– Вот это да! – Нед снова повернулся и присмотрелся к Пьеру. Тот красовался в нежно-голубом дублете с лиловой подкладкой в прорезях. – Похоже, родословная ему не помеха.

– Он жуткий тип. Однажды посмел нагрубить мне, я его осадила, и с тех пор он меня люто ненавидит.

Пьер между тем заговорил с сурового вида мужчиной, одетым вовсе не так, как полагалось при дворе.

– Мне Пьер всегда казался каким-то зловещим, что ли.

– Этого у него не отнять.

Уолсингем нетерпеливо помахал рукой. Нед извинился перед Луизой и поспешил к сэру Фрэнсису, который направился к двери, что вела в личные покои короля.

4

Пьер наблюдал, как Уолсингем проходит в королевские покои, а за ним следует его прихвостень, Нед Уиллард. К горлу вдруг подкатил комок, как если бы Пьера затошнило от отвращения: эти двое были врагами всего, что приносило семейству де Гизов могущество и богатство. Они не были родовитыми, прибыли из бедной и отсталой страны и хранили верность еретической вере; Пьер презирал их, но все же опасался.

Рядом с ним стоял его главный соглядатай Жорж Бирон, барон де Монтаньи, владелец крохотной деревушки в Пуату. Эта деревушка почти не приносила ему дохода, зато, будучи бароном, он был вхож в благородное общество. Под руководством Пьера Бирон быстро сделался изворотливым и безжалостным.

– Я наблюдал за Уолсингемом целый месяц, – доложил Бирон, – но, к сожалению, он слишком осторожен и не делает ничего предосудительного. У него нет ни любовницы, ни любовника, он не играет и не пьет и не пытается подкупать верных слуг короля. Вообще взяток не дает. Он то ли праведник, то ли умело притворяется.

– Думаю, второе.

Бирон пожал плечами.

Чутье Пьера подсказывало, что эти двое английских протестантов явились ко двору не просто так. Он принял решение.

– Будем следить за помощником.

– За Уиллардом, значит. – Барон запнулся: имя англичанина французу было выговорить нелегко.

– Действуем как обычно. Следить круглые сутки. Узнать слабости.

– Как прикажете.

Пьер расстался Бироном и направился за Уолсингемом в королевские покои. Он гордился тем, что имеет право входить туда. Однако с горечью вспоминал те славные деньки, когда вместе с де Гизами фактически поселился в королевском дворце.

Мы еще вернемся, поклялся он мысленно.

Пьер пересек залу и поклонился молодому герцогу Анри де Гизу. Тому было двенадцать, когда Пьер известил его об убийстве отца и сообщил, что за гибелью Франсуа де Гиза стоит, как точно установлено, Гаспар де Колиньи. Теперь Анри исполнился двадцать один год, но он не забыл о своей клятве отомстить убийце, – Пьер лично постарался, чтобы этого не произошло.

Герцог Анри сильно походил на своего погибшего отца – был высок, светловолос, красив и отчаянно храбр. В возрасте пятнадцати лет он отправился в Венгрию сражаться против турок. Издалека он выглядел вылитым отцом, но вблизи бросалось в глаза, что у него и в помине нет тех шрамов, какими Франсуа де Гиз заслужил свое прозвище Меченый. Сызмальства герцога Анри учили, что ему суждено защищать католическую веру и честь семейства де Гизов, и он никогда не оспаривал правоту этих устоев.