Когда она стала прибывать в зале Императоров, уцелевшие воины подняли умирающего Шаскару и вынесли в засаженный розами внутренний дворик. Здесь, среди белых колонн, старика уложили лицом на восток и по одному стали подходить для последнего прощания. В изголовье полководца стояли Фелл, Броглан и новый предводитель Ночных Ястребов – Дарий. Элайджа и Эмли сидели в ногах. Индаро, еще не пришедшая в себя после всех событий этого жуткого дня, «зализывала раны» на каменной скамейке, увитой зимними розами.

Сюда-то для последнего разговора со старым полководцем и пришла архивестница.

Она накрыла рукой его руку, и он поднял ресницы. Не сразу, но все-таки узнал ее и улыбнулся:

– Сегодня я не буду препираться с тобой, госпожа.

Некоторое время она молча следила за тем, как угасал в его жилах ток крови. Потом проговорила:

– В этот раз я не могу спасти тебя, Шаскара. Ты слишком тяжело ранен…

Эмли всхлипнула.

– Не печалься, девочка. – Архивестница сурово глянула на нее. – Вчера твой отец был преступником, осужденным на пытки и безвестную смерть. Сегодня он вновь – герой Города, победоносный Шаскара! Его имя будет жить вечно; люди станут с гордостью произносить его. Всякий воин счел бы это высшей честью, за которую не жалко и умереть!

– Я же ничего не сделал, – прошептал полководец. – Это Индаро у нас героиня. Она продолжала биться, когда биться было уже нельзя, и убила человека, которого считалось невозможным убить!

Архивестница оглянулась туда, где сидела воительница, но лицо у той было каменное.

– Да, – сказала она. – Индаро. В сегодняшней игре ты была пешкой, поэтому я готова проявить милосердие. Я забуду, что видела тебя здесь сегодня. Но как только зайдет солнце, тебя заклеймят как преступницу и бросят на твой розыск все силы Города. И горе всякому, кто предоставит тебе кров!

Воины разразились гневными криками, но Индаро лишь кивнула:

– В отеческий дом я не вернусь. Не трудись искать меня там.

– Вот это мудро, – сказала архивестница.

– Мы, значит, теперь все преступники? – удрученно спросил Фелл.

Архивестница обратила на него взгляд. В ее черных глазах читалась такая глубина эпох, что его гнев иссяк сам собой. Сердиться на этих людей было все равно что на молнию или солнце. Но погибло столько народу… Фелла терзала мысль: а что, если Марцелл был среди них едва ли не лучшим?

– Помимо прочих своих занятий, – сказала она ему, – я была когда-то историком. А историку положено разбираться, где верные и где изменники, кто захватчики, кто освободители, кто борется за свободу, а кто просто сеет ужас и смерть. Мы выносим оценку и называем виновного. Бессмертный пал от руки убийцы, и убила его Индаро. Кого же еще винить?

– Она была воином в отряде, – стоял на своем Фелл. – И я мог нанести смертельный удар.

– Но не нанес. У тебя был шанс, но жалость остановила тебя.

– Я убил Марцелла, – напомнил он.

Мгновение она молчала. Он успел спросить себя, знала ли она об этой смерти.

– Неужели ты в самом деле думаешь, – сказала она затем, – что тебе удалось бы его убить, не будь на то его собственной воли?

Отвернувшись от Фелла, она приложила ладонь к груди Шаскары против сердца. Долгое мгновение никто не произносил ни звука… Потом она торжественно проговорила:

– Сегодня погиб величайший герой Города.

Эмли тихо вскрикнула и заплакала.

Солдаты вокруг опускали головы. Архивестница обвела их глазами:

– Дело историка – разбираться, кто негодяй, кто герой. Шаскару будут помнить еще долгое время после того, как имя Винцеров рассыплется прахом.

– Прости, государыня… – подал голос старик в углу. Он опирался на палку. Фелл никогда прежде не видел его. – Эта женщина проткнула мечом юношу… почти подростка. Неужели это и был император?

Архивестница повела глазами. Нахмурилась. Дарий мигом притащил кресло. Она уселась рядом с телом полководца и не спеша расправила юбки.

– Надо тебе знать, Дол Салида, – сказала она, – что там, откуда я родом, возможно создавать жизнь и облекать ее телом из плоти и крови. Такие создания у нас называются отражениями. Их жизнь зависит от их создателя. Ареон, император, создал множество отражений. По моим подсчетам, несколько сотен. В основном собственные подобия, но некоторые были совершенно на него не похожи. Некоторые даже не являлись людьми. Еще Ареон был способен, скажем так, с помощью магии, принимать различные облики. Последние годы ему особенно нравилось представать юношей, одетым в зеленое. – Она вздохнула. – Да, среди нас он был гигантом. Старейшиной… Наш герой, наш отец. Увы, под конец слабеют даже сильнейшие.

Она замолчала. Фелл гадал про себя, не окажется ли это единственным объяснением, которое они в итоге получат. Однако архивестница заговорила опять.

– Марцелл же, – проговорила она, – был из самых младших. Гений в некотором роде. И сирота. Полагаю, он был очень одинок… даже в такой тесно спаянной общине, какой мы были когда-то. За всю свою долгую жизнь он создал всего одно отражение. Брата…

– Рафа? – переспросил старик. – Что с ним случилось?

– Отражение, – сказала архивестница, – не может жить без создателя. Раф умер, когда умер Марцелл.

Фелл вдруг почувствовал бешеное желание немедленно оказаться как можно дальше от этого места. От дворца и его злых и вечных обитателей, столетиями живущих вместе. Впавших в кровосмешение и заразивших своей поганой кровью весь Город… Он покосился на Индаро. Та хмурилась, слушая архивестницу.

«Скорее прочь отсюда, – подумал Фелл. – Мы уедем и никогда не вернемся».

Умолкнув, архивестница лишь перебирала пальцами серебристую вуаль у горла.

– Моя вуаль, – в первый раз подала голос Эмли, и он показался Феллу скрипучим, словно им не пользовались очень давно. – Как она попала к тебе, госпожа?

Архивестница посмотрела на нее сверху вниз. По краю вуали сверкали на солнце металлические и стеклянные фигурки зверей.

– На самом деле она моя. И всегда была моей.

Она скинула вуаль с плеч и взмахом руки разостлала на земле, чтобы все могли полюбоваться хороводом животных. Фелл присел на корточки. Вуаль казалась сотканной из тончайших серебряных нитей. В центре, обернув пушистым хвостом лапы, сидел кружевной гулон.

– Она была утрачена на долгие годы и многое претерпела, – сказала девочке архивестница. – Как она оказалась у тебя?

– Там, в Чертогах… – Эм потупилась, чувствуя на себе взгляды со всех сторон. – Отец нашел ее на мертвом теле.

– На теле с татуированной головой?

Эмли кивнула, и государыня нахмурилась:

– Так она была у Бартелла, когда мы встретились в Чертогах?