Рахитов еще надеялся, что все это глупая, неуместная шутка.

– Кто же вы такая? – произнес он хриплым голосом, выдавшим его волнение.

– Я не Ирина Петровна. Мое подлинное имя Ирэн Грант. Полагаю, вам теперь все ясно!

Рахитов почувствовал что-то липкое, мерзкое под рубашкой – по всему телу выступил холодный пот. Капкан! Западня! Он еще не успел продумать создавшуюся ситуацию, но уже понял, что в эти минуты решается вопрос его жизни или смерти. Он вскочил на ноги.

– Вы понимаете, как я сейчас поступлю с вами? – спросил он со страшной злобой и взялся за створку закрытого окна.

– Да, конечно, – подчеркнуто учтиво ответила она. – Вы намерены сообщить вашему шоферу-коммунисту о том, что женщина, с которой вы связаны, оказалась шпионкой, агентом иностранной разведки? Уверяю вас, Михаил Борисович, чистосердечного признания будет совершенно достаточно.

– Достаточно для чего?

– Для того, чтобы карьера ваша кончилась – как это по-русски? – раз и навсегда.

– Подумайте лучше о себе! – Рахитов не знал, как же быть дальше.

– Что же вы не зовете вашего шофера? – она явно издевалась над ним. – Вот что, господин Рахитов, пора кончать эту комедию. Никто вам не поверит, что вы не знали, кто я на самом деле. Ваши расписки на весьма значительную сумму – у нас. Спрашивается, за что же мы платим вам ценными вещами, бриллиантами?

– Шантаж! Провокация! – Рахитов заметался по комнате.

– Не шумите! – строго сказала она. – Мне поручено сказать вам, что справка по сугубо секретному вопросу, которую вы нам передали, оценена высоко самим мистером Харвудом.

– Ананий Федорович… – почти прошептал Рахитов, теряя голову от ужаса.

Она иронически рассмеялась.

– Не валяйте дурака, господин Рахитов. Вы отлично знали, для кого готовили справку. Ананий Федорович – ф-фу!.. Нет и не было никакого Анания Федоровича, он миф, придуманный вами. Может, вы вспомнили о его портрете, что висел на стене в гостиной? Разве вы не знаете, что любой портрет можно сделать со старого негатива? Мне так хотелось доставить вам приятное, вот я и заказала портрет вашего покровителя.

Он продолжал шептать сквозь стиснутые зубы:

– Знаете, как я с вами поступлю… что я с вами сейчас сделаю?

– Ровным счетом ничего, – сухо заметила она. – И давайте перестанем об этом болтать. Если вы вздумаете поднимать шум, то мы немедленно разоблачим вас: копии ваших расписок и секретной справки будут переданы в Комитет государственной безопасности. Вы сейчас соображаете, как бы выдать меня, не так ли? Но ведь вы тоже шпион. Могу сообщить вам вашу кличку – «Серый».

Он посмотрел на нее страшными глазами.

– Я убью вас!

Она спокойно произнесла:

– Но ведь это ничего не изменило бы – документы оказались бы в КГБ, и с вами все равно было бы покончено. Спокойно, спокойно – может ведь быть и другая развязка?

– Какая?

– Я сама пристрелю вас и объясню такой мой поступок необходимостью самозащиты. Должна же я защищать свою женскую честь, не так ли?

С губ Рахитова сорвалось проклятье.

– Что вы от меня хотите?

Она положила перед ним листок бумаги – это было обязательство работать на разведку Аллена Харвуда:

– Подпишите.

– Н-нет… – он забился в кресле и закрыл глаза.

– Тогда уходите отсюда, сейчас же уходите! – прошептала она. – Серый, я знала, что вы большой подлец, но что вы до такой степени трус – не предполагала. Вы сами губите себя. И зря – мне поручено передать вам, – нам нужна от вас еще только одна услуга. Только одна! Разве это не стоит всей вашей карьеры, всех благ, которых иначе вы можете лишиться? Подумайте хорошенько.

Рахитов в исступлении тряс головой отрицательно:

– Нет… Нет!

Ирэн Грант брезгливо сморщилась и рывком открыла дверь комнаты.

– Прощайте.

Он продолжал сидеть в кресле. Уйти? Куда? Ведь тогда жизнь для него кончится! Возможно, ему поверят отчасти, возможно, его и не посадят в тюрьму, но позор, невыносимый позор падет на его голову, – его выгонят с должности, у него отнимут высокий оклад, кабинет, автомобиль, отнимут ту жизнь, к которой он так привык и без которой уже не мыслил своего дальнейшего существования.

Женщина торопила:

– Уходите, у меня нет больше времени.

Дрожащей рукой Рахитов вывел на документе свою подпись.

Ирэн Грант положила документ в ящик стола.

– Вам нельзя показываться вашему шоферу в таком виде, – сказала она. – Выпейте.

С трудом понимая, что он делает, бледный от невыносимого страха, он залпом проглотил стакан водки.

– Помните – только одна услуга, – затравленно прохрипел он.

– Не беспокойтесь, мы оставим вас в покое. Итак, дня через два-три к вам явится человек. О, можете не волноваться – документы у него в полном порядке. Его фамилия Егоров, Борис Львович. Егоров от меня. Вы приютите его на время, только и всего.

– Хорошо, – Рахитов с облегчением вздохнул. – Я могу идти?

– Да, идите.

В дверях он на минуту задержался, с глубокой обидой шепнул:

– Вы жестоки со мной… Никогда за всю мою жизнь я ни с кем так бессердечно не поступал. Я всегда жалел человека.

– Да? – Она насмешливо вздернула брови. – А Прокудин?

Значит, и Прокудин – иностранный агент? Рахитов даже просиял при такой мысли. Ирэн Грант сказала:

– Вы ошибаетесь, Прокудин не наш человек. – В ее голосе была убедительная искренность, но ему так хотелось, чтобы сейчас она сказала неправду. Она, должно быть, поняла это.

– Если бы Прокудин был нашим агентом – я не назвала бы вам его имени, разве вы не понимаете таких простых вещей, Серый?

Он шел к машине скрипя зубами: значит, Васька Прокудин ходит в чистеньких! В то время как он сам…

– Едем! – буркнул Рахитов, открывая дверцу и залезая, против обыкновения, на заднее место – обычно он садился рядом с водителем.

Шофер включил скорость. Рахитов вдруг почувствовал, что его лихорадит, временами ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание – взять себя в руки ему никак не удавалось, и это его еще больше пугало.

…Годдарт-Егоров появился дня через три, на рассвете. Открывшая ему дверь супруга Рахитова с недоумением глядела, как ее муж лебезит перед незнакомым мужчиной с рыхлой физиономией и большой рыжей бородой.

– От Анания Федоровича, – шепнул ей Рахитов, – только ты никому ни гугу! Неудобно получится.

Тимуру Годдарт сказал, что работает в институте, приехал в столицу по делам и пробудет здесь, наверное, несколько месяцев. Молодой человек с неприязнью рассматривал незнакомца, морщился при звуках его скрипучего голоса и никак не мог определить, что связывает его отца с этим гражданином и почему все-таки Егоров поселился именно у них. Марина Нарежная ожила, – главное – почему-то сразу прекратились визиты Ирины Петровны.