меня за плечи, и страх постепенно уходит. В голове крутится одна мысль, что все вопросы будут теперь примерно такими: «Какие отношения вас связывают?». Они точно не смогут обойти эту пикантную тему стороной. Только в лифте оживает способность шевелить одеревеневшим языком и пересохшими губами.

— Привет, спасибо, — с облегчением выдыхаю, когда дверь закрывается, и наши глаза встречаются. Я неловко улыбаюсь, отворачиваюсь и смотрюсь в зеркало, проверяя, все ли в порядке. Только блеск глаз выдает беспокойство. На самом деле, я чувствую себя так странно в его присутствии. В последний раз в Эдмонтоне Габриэль сказал, что я ему безразлична, в то время, как сердце дробилось на мелкие осколки и сыпалось к его ногам.

— Привет, Ливия. Я знал, что подобное может случиться, поэтому сказал Джинет, что встречу тебя, — он улыбается уголками губ, опираясь плечом о стену. — Они беспощадны в сборе нужной информации, а ты отличная легкая наживка.

Я украдкой поглядываю на гитариста, замечая круги под глазами и нездоровую бледность. Он измотан из-за… Из-за чего? Концертов или…? Нефритовые глаза какого-то грязно-болотного оттенка, а черты лица стали еще острее, но Лавлес не потерял своей привлекательности. Наоборот какая-то темная магия притягивает и предлагает разгадать тайны. Парень запускает пальцы и растрепывает отросшие пшенично-блондинистые пряди, которые падают на лоб и глаза. Шмыгает носом и кашляет, пряча руки в карманах черных джинсов с дырками на коленках. Кожа непроизвольно зудит, когда он пристально сканирует мою фигуру оценивающим взглядом. «Убери свои глаза», — чуть не вырывается, но я прикусываю язык, таращась на панель с цифрами. Не люблю небоскребы и лифты. Железная коробка, будто нарочно тащится медленно, и я ощущаю себя в ловушке.

— Ты как всегда отпадно выглядишь, Ливия, — обволакивает низкий тембр Лавлеса, и в кабинке становится душно. Жар распространяется по телу, пока я молю лифт ехать быстрее. Почему встреча не на первом этаже, за что эти мучения?

— Спасибо, — выдавливаю еле одно слово и ловлю в ответ смешок.

— И как всегда немногословна, — произносит неспешно Габриэль по-прежнему рассматривая меня, будто под увеличительной лупой. — Почему не отвечаешь на звонки и сообщения?

— Много работы, — без запинки холодно отвечаю, ощущая, как открывается новый источник сил, но Лавлес недоверчиво смеется, склоняя голову набок, и я чувствую себя глупо и некомфортно. Взгляд мельком скользит по созвездию на скуле и спускается на шею с татуировкой возле уха. Раньше ее не было. Наверное, новая. — Странно, что ты находишь время звонить и писать. Выглядишь не очень, — он снова кашляет, опуская взгляд на пол. — Простудился?

— Ага, смена климата, — бросает Лавлес и прислоняется виском к стене. На этом наш разговор заканчивается, и вскоре лифт доставляет на нужный этаж, где кипит во всю жизнь.

Нас встречает взволнованная, но радостная Браун, хватает меня за руку и тащит к парням, с которыми я здороваюсь, обнимаюсь и спрашиваю, как дела. Син вкратце рассказывает о туре, разных казусах на концертах, Шем вставляет несколько шуток, а Райт все поддерживает взаимными дружескими подколами. Встревожено оглядываюсь, ища глазами четвертого участника группы, но не нахожу. Нас уже приглашают в помещение, откуда доносится гул, и мы входим под всеобщие аплодисменты и выкрики. Оборачиваюсь, сканируя лица, но не вижу среди них Габриэля, устраиваясь за столом с табличками и микрофонами.

Первая десятка вопросов обрушивается на автора книги — Джи. Она делится впечатлениями о первом опыте написания биографии, рассказывает о проделанной работе и планах на будущее. Затем журналисты берут в обработку участников группы, где не хватает до сих пор еще одного. Я внимательно слушаю парней, когда рядом со мной на пустующий стул садится Лавлес и дружелюбно всем улыбается. Он включает образ милого, обаятельного музыканта, отвечая на дерзкие вопросы журналисток, и я поражаюсь этой резкой смене, ведь недавно он выглядел совсем измотанным.

— Ливия, как вам работа со знаменитостями? — прерывают мои мысленные тяготы.

— О, это безумно интересно, видеть то, что скрыто от посторонних глаз: весь процесс создания песен, ежедневные репетиции и закулисную жизнь. Это огромный труд, — складываю на столе руки, обводя взглядом заполненное камерами и лицами помещение.

— Возле входа в Рокфеллер-центр вас встретил один из участников — Оззи, и неоднозначно намекнул своими действиями на не совсем рабочие отношения. Можете это прокомментировать?

Я тушуюсь под гнетом и давлением десятка пар глаз, которые облепляют, как липкая паутина, но ситуацию вновь спасает Габриэль своим громким смехом, привлекая внимание.

— Слушайте, вы не получите сенсации, потому что нас с Ливией связывают теплые дружеские отношения. Она очень офигенная девушка и талантливый фотограф. Вы же видели снимки? Задавайте вопросы по сути, — дает жестко отпор музыкант, пресекая попытки вторгнуться на личную территорию. Я с удивлением и благодарностью смотрю на него. Почему-то боялась, что Лавлес вновь поведает историю о качельках и аттракционах, опозорив на весь мир. Последующие вопросы касаются уже непосредственно работы, поэтому тревога, парализующая тело, отступает.

Презентация длится недолго, и под конец журналисты совсем наглеют, задавая вопросы не о книге, а про личные отношения и… наркотики — это главная тема. Мне становится не по себе, когда я кошусь в сторону Габриэля, но по его отрешенному выражению сложно что-то сказать. Он сдержанно молчит, глядя в одну точку, и крутит в пальцах ручку.

— Оззи, прокомментируй слухи о кокаиновой зависимости, — выкрикивает, перебивая коллег, какая-то девушка.

— После концерта в Берлине вас видели в сопровождении поклонниц, которые подтвердили, что вы употребляете наркотики.

Я открываю ошарашенно рот и перевожу взгляд на Габриэля, выражение которого никак не меняется. Нет злости, агрессии, раздражения. Прессу пытаются утихомирить работники издательства, к ним подключается Джи и Син.

— Спасибо за вопросы! — повышает голос Браун, показывая глазами, что надо быстро делать ноги. Я тормошу за плечо Лавлеса, но он неожиданно поднимается, опираясь ладонями о стол, и с ненавистью осматривает безумную толпу, которая постепенно утихает. Испуганно дергаю за рукав рубашки, но он перехватывает мою руку и сжимает, не отрывая взгляда от присутствующих.

— Как-то раз я оскорбил одного человека, не зная всей ситуации до конца. Я унижал и вел себя, как кретин, пользуясь своим положением, — раздается обманчиво спокойный голос, отчего по моей коже пробегает дрожь, а пульс учащается. Беспомощно смотрю на Джинет, но она тоже не понимает происходящего и что-то шепчет Сину. Рядом вырастает Мэтью Купер с не самым доброжелательным выражением на лице и нервно посматривает на своего подопечного. — Я уважаю честных журналистов, но здесь таких нет, потому что копаться в чужом грязном белье единственное, на что вы способны. И как, нравится?

Я делаю