дома и не вылезать никуда из кровати, но меня ждет концерт «Потерянного поколения» в Мэдисон-сквер-гарден и настойчивая Джинет Браун. Скверное предчувствие не покидает до стадиона, лишь усиливаясь. Я не пересекаюсь с парнями до выступления за кулисами, наблюдая за всем из VIP-ложи вместе с Джи и Эмили. Первая песня из нового альбома, которой мы подпеваем стадионом, прогоняет плохое настроение, и уже после парочки треков чувствую приток энергии, расслабляясь. К середине концерта замечаю странную вещь — Габриэль почти не двигается и ведет себя пассивно, что на него не похоже. Внутри срабатывает первый тревожный сигнал, но я продолжаю веселиться вместе с девчонками. Прочь печаль!

Под конец, когда играют финальные аккорды знаменитого гимна и звучит надрывный голос Сина, весь Мэдисон-сквер-гарден светится тысячами огней. Затаиваю от восхищения дыхание, поражаясь красоте и необыкновенной атмосфере, царящей на стадионе. Голоса фанатов сливаются, становясь одним целым с голосом вокалиста. По телу бежит дрожь от волшебной обстановки, но я нахожусь не одна под музыкальным гипнозом — здесь все больны музыкой.

Шквал аплодисментов не прекращается очень долго, и улыбка не сходит с моего лица, но на этом сюрпризы не заканчиваются, когда Син откашливается, широко улыбаясь.

— Знаете, безумные поступки совершаются спонтанно, — он поднимает голову, глядя, кажется, на VIP-ложу. — Я говорил тебе, что буду всегда выбирать музыку, но моя музыка — это ты, Джи. В каждой песне, фразе, слове — ты. Я могу долго говорить о том, как люблю тебя, но тебе не кажется, что миссис Эванс звучит куда круче? И «доброе утро, любимая жена». Пора бы сменить уже фамилию.

Я шокировано ахаю, и мой радостный писк поглощают такие же счастливые крики поклонников, сходящих с ума в фан-зоне. У Джи катятся слезы, которые она быстро вытирает руками, когда мы с Эмили налетаем и зажимаем ее в крепких объятиях, поздравляя и вместе плача. В эйфории не замечаю, как на сцене происходит нечто странное с одним из участников, и только оглушительная тишина, повисшая на секунды, заставляет перевести взгляд.

А затем крики радости превращаются в волну ужаса, когда Габриэль падает без сознания и мое сердце вместе с ним.

Я бегу, преследуемая фразами «Спасите его!», «Помогите ему!», «Он не дышит!», «Он умер», — они кружатся в моей голове, и я задыхаюсь от страха, что это правда. Не может быть. Просто… Нет. Разбуди меня и скажи, что это сон.

Я ничего не вижу, и шум становится фоном — все повторяется, и время вокруг разлетается, обжигая острыми осколками.

Твержу себе, что это обморок, он заболел и отключился. Ложь, но я в нее верю и бегу, расталкивая людей. За кулисами все носятся с такими же перепуганными белыми лицами, и меня ослепляют вспышки. Растерянно оборачиваюсь, натыкаясь на десятки микрофонов. Моргаю, оступаясь, но меня кто-то вовремя подхватывает под руку. Ничего не чувствую и не слышу. Лица, голоса — неважно. Мне все равно, если я пойду на съедение бездушным мразям, в поисках громкого заголовка.

Холодная вода и удары по щекам включают мутное сознание, очертания становятся четче, и перед взором мелькают синие глаза Сина. Он облегченно выдыхает и произносит два слова, которые запускают сердце:

— Он жив, Лив.

«Он жив», — повторяю про себя и дышу. Я снова дышу. Он жив, и мне плевать, что происходит за стенами.

— Нам надо срочно в больницу, но тут полный трэш…

— Я… я… поеду, разберись с прессой и фанатами, — говорю, слегка запинаясь.

Брюнет неожиданно заключает меня в объятия и опустошенно выдыхает:

— Это я виноват.

— Нет. Нет, соберись, Син. Сейчас не время винить себя, — качаю головой, отстраняясь. — Надо идти.

Все повторяется. Стерильно чистые коридоры, медсестры в белых халатах и запах отчаянья — здесь все им пропитано. Смотрю в одну точку, пью кофе и снова впадаю в наркоз. Говорю себе быть сильной, думать о хорошем, но… я так уже делала почти четыре года назад. Поэтому ничего не прошу. В комнате ожидания, кроме меня Джи с красными заплаканными глазами, такая же Эмили, серьезные Син, Райт и Шем — люди, которым Габриэль небезразличен. Обвожу каждого пустым взглядом и смотрю на надпись «Реанимация». Время издевается и насмехается, играя против нас. Проходит вечность, когда на пороге показывается врач. Из обрывков фраз понимаю, что это сердечный приступ из-за переутомления и употребления наркотиков, которые обнаружили в крови.

— К нему можно? — спрашивает сквозь слезы, Джинет.

— Только родственники.

Тихо хмыкаю и смотрю отрешенно в потолок. Родственники. Они даже не в курсе, что их сын в больнице с приступом. Возможно, прочитают заголовки в утренних газетах и приедут. Не факт.

— Мы его близкие друзья, — заявляет Син, глядя мрачно на мужчину.

— Не больше пяти минут.

Захожу после ребят и закрываю медленно дверь, не решаясь поднять глаз. Швы расходятся и кровоточат. Из меня вытекает прошлое четырехлетней давности, и воспоминания безжалостно распахивают двери.

Все повторяется. Я не спеша подхожу к кровати и касаюсь ладони, только она намного больше и шершавая. Взгляд скользит по аппаратам, проводам, кислородной маске и созвездию. Я не хочу купаться в ванне с ледяной водой, наполненной снимками, где жизнь умерла.

Смотрю на его бледное лицо, закрытые глаза и задаю лишь один вопрос: «Почему ты не хочешь жить?». Дрожу всем телом и тихо всхлипываю, сдаваясь. Не могу видеть его таким. Прислоняюсь лбом к теплой руке Габриэля и кусаю соленые губы.

Что делать? Что я могу сделать? Как могу помочь? Я такая жалкая и беспомощная, не в силах даже уберечь дорогих мне людей. Я их теряю…

Медсестра настойчиво шепчет «Время», но я не хочу, чтобы он был один в этом бездушном месте, поэтому незамедлительно нахожу врача, как только покидаю палату.

— Я могу остаться с ним? — с надеждой проговариваю.

Мужчина удивленно оглядывает меня и скептично спрашивает:

— Вы ему кто?

Никто.

— Друг, — тихо отвечаю, но врач отрицательно качает головой.

— Приходите завтра.

— Пожалуйста, — умоляюще бормочу дрожащим голосом, глядя ему в глаза.

— Девушка, ему нужен покой…

— Здесь нет его родственников, только ребята из группы и друзья. Пожалуйста, разрешите остаться хотя бы мне…

— Вообще-то Ливия его невеста, но это конфиденциальная информация, — неожиданно говорит Шем. Показываю ему глазами молчать, но ударник продолжает городить бред. — Понимаете, они должны все скрывать.

— Так вы подруга или невеста? — строго спрашивает врач, но вместо меня отвечает Шем:

— Разве невеста не может быть подругой или наоборот?

— Молодой человек… — раздраженно произносит он, потирая переносицу, делает паузу и кивает мне: — Хорошо.

— Спасибо, — с благодарностью выдыхаю и возвращаюсь в