— Где остальные?

Даже ее голос кажется искаженным.

— Скоро будут здесь. Я подумал, что мы можем все обсудить, прежде чем они приедут. Сегодня происходит мало хорошего. Я бы хотел, чтобы этот разговор стал исключением. Понимаю, все кажется абсурдным, и отдаю себе отчет в том, что вы пришли ко мне за помощью, а я вывел вас из строя и похитил. Надеюсь, вы поймете, что это были действия друга, и со временем мы вернемся к тому, с чего начали.

— Я тоже.

Эти слова сами сорвались с языка. Это правда? Сказав, Нейт сама задумалась. Ну да, если бы они поменялись местами, и Джонатан Джонс — ее Джонс, человек с собакой, а не этот новый Джонс с тайным конференц-залом, — если бы ему грозила, например, смерть от рук агентов иностранного преступного синдиката, она могла бы пойти на такой шаг, чтобы привезти его в безопасное место. Возможно, он сумеет назвать убедительные обоснования своих действий. В таком случае она была бы готова пересмотреть свой взгляд на его предательство. Даже одобрить, и одобрение могло бы принять вполне конкретные физические формы, как у него дома. Если…

Да какого хрена?

Откат от седативного препарата. Сниженное торможение. Нет такой вещи, как настоящая сыворотка правды; есть вещества, которые тебя оглупляют. Поэтому мы и прибегаем к прямому нейральному допросу. Ты нам нужен не глупым, а честным. Но все равно где-то между скополамином и МДМА слишком много неуместной похоти и еще более неуместной доверчивости. Два укола в ногу. Два препарата: один за другим. Не совсем коктейль, но и так сгодится. Хантер справилась с этим сочетанием. Хантер справилась с куда более прямым и сильным вмешательством, притворившись кем-то другим. Множеством других людей.

Хантер была готова.

А ты нет?

Последние несколько дней она провела с Дианой Хантер, испытывала текстуру и текст ее грез, следы биографии самой Дианы в обрывках: сочетание нарративов, если досмотреть на него под определенным углом, это коннектом сознания Дианы Хантер, нарисованный поверх разума самой Нейт.

Вы нашли ее дневники?

Да. Думаю, что нашла.

Тогда давай представим, что мы — секретный агент, которого допрашивают враги. Давай представим, что нам нужно выжить на одной смекалке следующие несколько минут, что мы под глубоким, глубоким прикрытием. Мы Лорен Бэколл — или даже лучше: мы Хеди Ламарр, которая не только была самой красивой женщиной в Европе, но и придумала систему дистанционного управления торпедами. Она вздыхает, и мысль вылетает с выдохом, как молитва: «Ребус», как слышно?

* * *

Что-то происходит. Она не может точно сказать что. Не то чтобы туман развеивается, но в нем появляется теплый привкус апельсиновой кожуры и аниса. Мягкая синестезия: сыворотка правды на вкус, как горячий кулич. Специи заставляют ее изогнуть губы, будто от приятного сюрприза. Она по-прежнему не совсем в своей тарелке, но теперь это свобода, а не смятение.

Двигаясь так, будто на ней широкополая шляпа и юбка-карандаш, Мьеликки Нейт поворачивается к нему, чтобы показать профиль в три четверти. Она не знает, как придать губам такую форму, постоянную скрытую улыбку и знойную припухлость, которая скрывает — но и подчеркивает — смертоносное намерение. Она думает об этом изо всех сил, надеясь, что тело справится с задачей: придаст ей такой вид, который можно почувствовать в кармане брюк. Думай о чем-то одном. Думай, живи этой мыслью, но будь другой.

Из трех сотен учеников и двадцати тренеров к концу года я показала самые лучшие результаты.

О да. Мы умеем это делать, верно? Афинаида умеет. Бедный Джонатан Джонс попался на крючок, как отец Карась.

— Знаешь, Джек… тебя кто-нибудь называет Джеком?

— Нет.

— Значит, только я. Джек.

Растянуть велярно-взрывное окончание имени. Может, перебор? Лённрот это хорошо умеет, Нейт в итоге попалась. Джонс по виду тоже не слишком убежден. Он явно ждал чего угодно, только не этого: маленькое тактическое преимущество.

Я показала самые лучшие результаты.

У нее нет времени, чтобы показать нелучшие результаты, и нет времени учиться. У Дианы Хантер были месяцы на подготовку. Годы. Целая жизнь. Ей теперь нужно стать лучшей за считаные секунды. Нейт снова выдает полуулыбку, и на этот раз удар попадает в цель. Он отвечает ухмылкой, искренней, идущей изнутри и тут же подавленной. От этого у нее дрожат губы, рот и вправду наполняется слюной. Нейт чувствует, как у нее растут волчьи клыки. Она его съест по дороге к домику бабушки. Она встает так, чтобы каждый изгиб и усилие работали на результат, упирается обеими руками в стол. На ней вчерашняя футболка, но она заставляет себя почувствовать китовый ус корсета так же явственно, как холодный металл. Тело откликается, приспосабливается к давлению, удерживает позвоночник. Настроение меняется, становится острее, резче. Она чувствует твердость вольфрама под пальцами и выступом в основании большого пальца — в хиромантии он называется mons veneris, и мудрые любовники знают, что его нужно осторожно покусывать — теперь холодная кровь бежит по рукам и вот — да, вот! Теки, беги — целый день в корсете налагает определенные ограничения, а забившаяся внутрь складка парчи щекочет кожу правой груди. (Она — жесткая женщина в жестком спикизи, у нее есть ствол в футляре от скрипки, есть парни, которые готовы делать очень плохие вещи по одному щелчку ее пальцев. Она с Запада, у нее есть винчестер, и это — ее салун. Она шериф этого городка.

Что видит Джонс? Ничего из этого. Он видит только женщину, которую похитил, и она смотрит на него так, как ситуация в его понимании не предполагает. Если он сейчас запустит кинесический анализ, ему скажут, что она чувствует себя хозяином положения. Ее уверенность подразумевает, что она знает что-то, чего не знает он. Но даже без приложения покойного Смита общий для всех млекопитающих инстинкт подсказывает, что рост дает ей доминирующее положение.

Добро пожаловать в Бёртон. То, что знает твое тело, — вопрос личного выбора. Муштруй мясо, не давай мясу муштровать тебя.

Она это сама придумала или вспомнила? Сколько записи Дианы Хантер разматывается в ней сейчас? Какая-то личность-пасхалка, которая ее проглотит? Или ровно столько, чтобы спасти ее от пасти акулы?

Да. Кириакос это понимает. Нейт чувствует, как он выглядывает у нее из-за плеча. И с трудом удерживает руку, чтобы не почесать промежность.

— Так ты мне скажешь, что у тебя на уме?

Она знает, что у него на уме. Там, в доме, она почувствовала в нем настоящее желание, а он превратил его в нечто иное. Милитаризовал собственную похоть. Обманул ее, но и себя тоже. Часть того поцелуя по-прежнему в нем и рвется наружу. Еще одно тактическое преимущество: для него этот разговор тоже не идеально чист. У него в голове плещется биохимия, откликается на нее в совершенно не связанном с работой ключе.

Она ждет, а потом, когда он открывает рот, чтобы заговорить, делает вид, что передумала: