Мара чувствовала себя одинокой и беззащитной. С неприятным чувством она обнаружила, что конвоиры позади нее перестроились, расположившись таким образом, как будто приготовились преградить ей путь к отступлению или помешать любому другому отчаянному поступку, на который она вздумает решиться. У нее задрожали коленки, и ее растерянность возросла еще больше оттого, что она допустила это — пусть даже такое незначительное — проявление слабости.

Она — Акома! Она не станет уклоняться от своей судьбы и не позволит себе унижать достоинство Люджана, дергаясь на своем месте у границы круга. Но когда маг объявил, что по его сигналу оба бойца должны, перешагнув через линию, войти в круг и начать поединок, властительница с трудом подавила желание закрыть глаза, лишь бы не видеть того, что здесь произойдет: ведь от жалкой уступки, которой добился Люджан, зависела разве что его эпитафия.

* * *

Люджан сжал рукоять меча. Его рука была тверда. Казалось, что все тревоги отлетели прочь, и, насколько Мара могла судить, он выглядел более уверенным, чем когда-либо прежде. Предстоящая битва должна была стать для него последней, и это приносило облегчение. Здесь, на краю рокового круга вызова, не было никаких неизвестных осложнений, о которых стоило бы беспокоиться; исход боя будет одинаковым, независимо от того, победит он или потерпит поражение. Он не выйдет из круга живым. Желать, чтобы события разворачивались иначе, было бы пустой тратой сил и поубавило бы ему храбрости. Следуя кодексу цуранского воина, он до сих пор не обманул ничьих ожиданий. Он служил своей госпоже исправно и беззаветно; он никогда не показывал спину ни одному врагу. С раннего детства ему внушали, что смерть от клинка — достойная участь, высшее проявление чести, более священной в глазах богов, чем сама жизнь.

Чувствуя себя спокойным и готовым к предстоящему испытанию, Люджан в последний раз провел пальцем вдоль лезвия меча, проверяя, нет ли на нем зазубрин. Их не было.

Потом все размышления пришлось прервать: заговорил маг чо-джайнов:

— Слушайте меня, поединщики. После того как вы перешагнете красную линию, начинают действовать законы круга. Следующее пересечение линии — изнутри или снаружи, если кто-либо другой захочет вмешаться, — влечет за собой немедленную смерть. Условия поединка будут соответствовать цуранской традиции: либо приговоренный погибнет в бою внутри круга, либо — если он окажется победителем — ему будет разрешено выбрать себе палача. Я, маг города-государства Чаккаха, нахожусь здесь, дабы засвидетельствовать, что все правила будут соблюдены.

Люджан коротко отсалютовал магу. Воин из чо-джайнов не подал никакого знака повиновения, только вместо позы отдыха принял наклонную стойку, знаменующую готовность к атаке. На гладких поверхностях острых лезвий, которыми заканчивались его передние конечности, играли лучи отраженного света, а глаза сверкали так, как они никогда не сверкают у людей. Если даже жалость и печаль были частью общего разума роя, такие чувства оставались незнакомыми боевому «орудию» общества чо-джайнов. Их воин получал лишь один приказ: сражаться и убивать. В цуранских войнах Люджану случалось видеть, как роты инсектоидов превращали поле сражения в настоящую бойню, потому что

— если погода не слишком холодная — чо-джайн намного превосходит воина-человека по быстроте и точности движений. В лучшем случае, прикидывал Люджан в уме, если понадеяться на влажный воздух, заполняющий палату, можно рассчитывать, что он сумеет парировать несколько ударов, прежде чем его тело будет изрублено на куски. Его переход в чертоги Туракаму будет быстрым и почти безболезненным.

Его губы искривились в едва уловимом намеке на усмешку. Если повезет, то еще до заката солнца он будет пить квайетовое пиво в чертогах Туракаму вместе со старым другом Папевайо.

— Перешагните линию и по моему сигналу начинайте, — распорядился маг, после чего он топнул задней конечностью по полу; при этом раздался звук, похожий на удар гонга.

От кажущейся безмятежности Люджана не осталось и следа. Он впрыгнул в круг, почти не почувствовав за спиной красной горячей вспышки, которая означала, что началось действие магических сил, властвующих над ареной поединка. Боец, выставленный чо-джайнами, ворвался в круг со всей возможной скоростью, какой можно было ожидать от такого существа, и не успел Люджан сделать три полных шага, как его клинок ударился о хитин. Такой противник был вдвойне опаснее обычного, ибо у чо-джайна имелись две боевые клешни, одинаково пригодные и для нападения, и для защиты. Зато у Люджана меч был длиннее клешни неприятеля и, кроме того, он, как всякое двуногое существо, имел обыкновение сражаться стоя и в стычке с шестиногим чо-джайном мог наносить удары сверху, воспользовавшись преимуществом своего роста.

Но чо-джайн обладал превосходной естественной броней. Пробить хитиновый покров так, чтобы причинить инсектоиду хоть малейший вред, можно было только точным ударом копья с прочным наконечником или тяжелым двухручным топором. Единственным уязвимым местом у чо-джайнов были суставы, но все равно слишком часто скорость, а не тактика решала дело. Снова и снова Люджан парировал выпады. Он прочно стоял на ногах, которые легко пружинили и позволяли ему увертываться от ударов, обрушивающихся на него с двух сторон. Он отклонялся, крутился и разворачивал лезвие своего меча, пользуясь точными приемами, которые были проверены временем и оказались наиболее полезными для защиты от чо-джайнов. Клинок ударялся о хитин не понапрасну: Люджану было важно нащупать, как именно пользуется противник своими конечностями. Обычно у этих созданий все-таки существовали некоторые предпочтения: правая клешня чаще служила для защиты, а левая натренирована для атаки. Меч и лезвия клешней кружились в смертельной пляске. Люджан почувствовал, что его руки становятся липкими: начинала сказываться усталость. Он мысленно разразился проклятиями. Когда кожаные оболочки рукояти его меча пропитаются влагой, они растянутся и не будут так туго охватывать срединный стержень. Рука начнет проскальзывать, и меч перестанет ей повиноваться. А когда имеешь дело с чо-джайном, малейшая оплошность может стать решающей. Сила их ударов была такова, что при прямом столкновении клешни с наружным изгибом цуранского слоистого меча клинок мог разлететься вдребезги.

Люджан успел отбить очередной удар защитной клешни чо-джайна, которым тот вознамерился перерубить его колени. Прыжок назад спас его от такого увечья, но, приземлившись, он ощутил жжение в пятке, которое напомнило ему, как близко к охранному кругу он при этом оказался. Сделав обманный маневр, которому научил его Кевин-варвар, он вырвался из опасной близости с неприятелем и был несказанно удивлен, когда его собственный клинок, заскрежетав по хитину, подрезал край сустава ноги.

Чо-джайн зашипел и подался назад, по-видимому встревоженный. И ответный удар чо-джайна едва не стал последним для Люджана: военачальник был настолько не подготовлен к своему маленькому успеху, что на мгновение расслабился. Какое-то чутье заставило его полуобернуться — и кинжально-острое хитиновое лезвие скользнуло по плечу, срезав часть кирасы и вместе с ней — клок кожи, достаточно большой, чтобы рана заявила о себе жгучей болью. Усилие, которое потребовалось, чтобы отразить удар защитной конечности, отозвалось дрожью в каждой жилке тела.