– Как-как? – удивился Марат Марксэнович, то ли не поняв, то ли не расслышав.

– «Умягчение злых сердец»-нат! – громко и с удовольствием повторил о. Мардарий. – Молятся перед нею за врагов своих-нат, умягчая их жестокосердие-нат. По себе знаю-нат, умягчает-нат. Сестренка моя родная-нат, Фекла-нат, молилась обо мне-нат, и ум мне в голову вошел-нат и сердце умягчилось-нат. – В подтверждение своих слов толстяк приложил ладошку, как, наверное, ему казалось, к груди, хотя получилось – к животу.

Челубеев вновь выпрямился, глядя на монаха откровенно насмешливо.

«Твое сердце умягчить нетрудно, подушка промасленная. Ты мое попробуй умягчи». – подумал он и пожалел, что не может этого сказать.

– Таинственная икона-нат, – продолжил о. Мардарий, воодушевленный молчанием Челубеева, расценив его по-своему, – неизвестно, когда она появилась-нат, неизвестно – где-нат. Одно слово – таинственная-нат. День празднования-нат – 24 мая-нат, по церковному календарю-нат, а по вашему-нат шестого июня-нат.

– Какого? – не расслышал Челубеев.

– Шестого июня-нат.

Это было очень неприятно и совершенно некстати, как с тем внезапно погасшим светом – шестого июня у Челубеева был день рождения.

Марат Марксэнович осторожно взглянул на жену в расчете на то, что она ничего не поняла, но Светлана Васильевна очень хорошо все поняла и глядела на мужа кротко, но победно.

– Таинственная-нат, и в нашей обители таинственно появилась-нат, – интонация экскурсовода сменилась интонацией бабушки, которая рассказывает внуку страшную сказку, такую страшную, что сама боится. – Проснулись мы на рассвете-нат, пошли в храм полуночницу служить-нат, а она по пути стоит-нат, на каменном подножии-нат, на котором бесовка та, прости Господи-нат, сколько лет стояла-нат.

– Какая бесовка? – не понял Челубеев, насторожившись.

О. Мардарий замялся, подыскивая подходящие слова, но тут за него ответил о. Мартирий – прямо и открыто:

– Так называемая пионерская богиня.

Сдерживая себя, Челубеев сжал челюсти и кулаки. Та скульптура была ему даже дороже, чем дядино панно, и он сам не понимал как, уходя из «Пионерки», мог ее забыть. Все, что можно и нельзя, взял, а ее забыл! Монах-великан смотрел на него прямо и открыто, ожидая, что скажет оппонент, но Челубееву нечего было сейчас сказать, и он молчал.

А ничего этого не заметившая бабушка в лице о. Мардария продолжала свой рассказ:

– И никого рядом-нат! Стоим и не знаем, что делать-нат… Вот так-нат… Вот так-нат…

Пауза после его рассказа была совсем короткой.

– Так это же чудо! – завороженно прошептала Людмила Васильевна.

– Чудо! – торжественно объявила Наталья Васильевна.

– Чудо-нат, – разведя руками, буднично и просто подтвердил о. Мардарий.

– Э-э-э, – прервал общий восторг Марат Марксэнович. – Больно вы скоры на чудеса. Чужую собственность незаконно отторгли – чудо. Памятник истории страны разрушили – чудо. И это такое же чудо… Да не понадобилась она кому-то, вот и выставили, как испорченный телевизор, на видное место… Берите, если хотите… А может, кто потерял или забыл? Вы в стол находок не обращались?

– Не обращались-нат, – ответил о. Мардарий, обиженно отворачиваясь.

– Советую обратиться! – закончил тему иконы Челубеев.

Не один о. Мардарий обиделся, за исключением о. Мартирия, которого вообще трудно понять, все обиделись: Людмила Васильевна с Натальей Васильевной возмущенно переглянулись, Шалаумов и Нехорошев вздохнули, а Светлана Васильевна, терпение которой давно было на исходе и теперь уже точно изошло, широко и старательно перекрестилась на икону и проговорила громко, не скрывая уже своего возмущения:

– Умягчи, Заступница, сердце римлянина моего! Если, конечно, его еще можно умягчить…

Но, видимо, этого ей показалось мало. С горящим взором и пылающими щеками Светлана Васильевна поднялась, торопливо подошла к иконе, еще раз перекрестилась и приложилась к холодному стеклу лицом.

– Вы в следующий раз такую сюда везите, чтоб от геморроя помогло! Контингент прикладываться к ней будет! – выкрикнул вдруг Челубеев не свойственным ему вздорным высоким голосом, и этот вздорный бессмысленный выкрик всех ошеломил, все буквально онемели и застыли, а Светлана Васильевна так и осталась стоять припечатанная лицом к иконе. Такую сморозил Марат Марксэнович глупость, такого свалял дурака, что и сам, быть может, не знал, что дальше делать, хотя делал вид, что знает, – хорохорился, петушился, горделиво выпячивал грудь. Но – молчал, и все молчали, и, наверное, молчание продолжалось бы еще долго, потому что же тут скажешь, но ровным своим басом загудел вдруг о. Мартирий:

– От геморроя, гражданин Челубеев, свечи хорошо помогают. Только не те, что в церковной лавке продаются, а аптечные. И вставляются они не в аналой, а в совершенно другое место.

И как если бы вдруг провалился пол в кабинете начальника ИТУ 4/12-38 и обвалился потолок, точно так же никто не ожидал услышать подобных слов из уст хмурого немногословного монаха, и выбора – смеяться или нет, не было – смеялись все, причем каждый по-своему: о. Мардарий раскатился звонко и заливисто, Людмила Васильевна в голос захихикала, Наталья Васильевна заржала, Шалаумов с Нехорошевым старались задавить в себе смех и, взглядывая один на другого, прыскали в кулак, но самым удивительным образом смеялась Светлана Васильевна: склоненная у иконы, она закусила верхнюю губу, чтобы в голос не расхохотаться, и смеялась беззвучно, но зримо – смех сотрясал ее изнутри, отчего Светлана Васильевна часто стукалась лбом о толстое стекло киота, – как бы просясь войти: тук-тук-тук-тук…

Не смеялись двое: осмеянный Хозяин и осмеявший его монах. Марат Марксэнович часто моргал и как-то странно дергал шеей, напоминая боксера, только что пропустившего сокрушительный удар и всем своим видом пытающегося доказать, что никакого удара вовсе не было, о. Мартирий же и не думал праздновать победу, забыв об удачной шутке, он вновь погрузился во всегдашнюю свою задумчивость.

Ветер дул, община пела, Игорек думал.

Общение с опущенными, буде оно не сексуального плана, означало возможное поражение в лагерных правах с последующим переводом в тот же петушатник. Разумеется, впрямую Игорьку это не угрожало – король, пожелай он спуститься в канализацию, останется королем.

Но свита начнет принюхиваться.

До описываемых здесь событий 21-й отряд Игорька не интересовал: в сексуальных услугах он не нуждался – пробежав по кокаиновой дорожке до Луны и обратно, проторчав значительную часть своей жизни в героиновом раю, Игорек был равнодушен к парным физическим упражнениям и с представительницами прекрасного пола, а с вонючим мужичьем и подавно. Без охраны и сопровождения, один, Игорек впервые отправился к чушкам недавно – в рамках проведения операции «Левит», разведя предварительно Юлечку, Кума, а заодно и свою общину, даванув перед ней психа, а до этого еще два раза он бывал в 21-м отряде вместе со своими подручными, и, чтобы разобраться во всем хитроумии Игорькова плана и его оценить, мы просто обязаны здесь рассказать о тех двух визитах.