— Я, — начал Валтасар, но слезы застлали ему глаза.

Никто не должен видеть их. Никто не должен видеть слабости великого властелина.

Он еще боролся с собой, когда кто-то крикнул:

— Колесница бога Солнца, а за нею — Кир! Колесница бога Солнца, а за нею — Кир… Валтасар протер глаза, но ничего не увидел. Ничего. До него доносились только звуки чужеземных горнов, возвещавших о приближении персидского царя и его свиты. Громогласные, мощные, они наполняли душу Валтасара растущей тревогой. Валтасар украдкой оглянулся. Может, подняться повыше, на башню звездочетов, опустевшую со времени его вступления на престол?.. Но тотчас его мысленному взору представилось распростертое на полу тело звездочета. В припадке гнева Валтасар велел убить ученого мужа: по сиянию небесных светил тот предсказал ему, что он погубит свое царство. А теперь звездочет призывает его наверх, чтобы повторить свое пророчество. Мертвые возвращаются к живым. Мертвые предостерегают.

— Нет, не пойду, — вырвалось у него.

— Куда, ваше величество? — осведомился Набусардар.

— Туда, наверх. — Царь искоса взглянул на башню. — Оттуда виден Кир…

— Ты скоро увидишь его вблизи, царь и господин Бабилу. Мои воины на копьях принесут тебе его бездыханное тело. Теперь же пора вернуться к нашим обязанностям. Я прошу отпустить меня, государь. Моя армия нуждается во мне, хотя военачальники давно получили приказания на случай опасности. Хвала человеческой мудрости! Я не ошибся, назначив преемником Наби-Иллабрата начальника лучников Исма-Эля. Окажи ему милость, государь, разреши лично воздать почести царю Вавилона. Он заслужил это, Исма-Эль — искусный воин.

— Хорошо, — кивнул царь. — Поспеши же к своему войску.

— Будь благословен и помни — при первой же атаке на наши укрепления мы засыплем врага стрелами, как засыпает путников песчаная буря. Если ты еще немного побудешь здесь, то сможешь увидеть, как рвы и волчьи ямы поглотят конницу Кира. Персы еще узнают, каков царь Вавилона, и испытают на себе, сколь мужественны его воины.

— О, это так! — просиял Валтасар. — Когда ты рядом, я чувствую себя могучим и бессмертным.

— Ты и в самом деле могуч и бессмертен, царь царей.

— О да, да, Набусардар… Ступай же, ступай к своим воинам. Я чувствую себя в силах дать отпор не только персам, но и всему миру! Да, да, я могуч и бессмертен… Мне ли бояться вражеских стрел? Не ведай страха и будь опорой своему войску, как я буду опорой своим подданным.

Набусардар вместе с другими почтительно поклонился и в сопровождении военачальников оставил дворец. Царь обернулся к приближенным. На их лицах были написаны страх и нетерпение. Все думали о своих домах, о своих семьях, и Валтасар, понял, что они ждут не дождутся, когда он их отпустит.

— Малодушные! О чем вы тревожитесь? Ведь с вами царь! — сказал Валтасар.

— А наше имущество, жены, дети! — вскричал наместник Борсиппы.

Царь неодобрительно усмехнулся:

— Ваше имущество, ваши жены и дети под защитой моих воинов и неприступных стен. Вам не о чем беспокоиться. Кир скоро поймет свою ошибку и тщетность этого похода. Я верю Набусардару.

Откуда-то сбоку послышался возглас:

— Всадники застряли во рвах! Латники проваливаются сквозь землю вместе с лошадьми!

— Пращники напоролись на колья в волчьих ямах! Людей, стоявших на террасах Эсигиши, охватил буйный восторг.

— Благословен Мардук!

— Да осенит слава царя!

— Да живет вечно непобедимый Набусардар! — кричали они.

Валтасар подошел к краю террасы, где росли катальпы и форзиции, и, в волнении обрывая листву, кричал как одержимый:

— Кир поймет свою ошибку! Он поймет, что Вавилония не Мидия и не Сирия, чтобы пасть от собственной слабости! Вавилон — не Иерусалим или Ниневия, чтоб от него не осталось камня на камне! А царь Валтасар — не Астиаг, не Седехиаш, от которых разбежалось собственное войско! Вавилон вечен, а царь его — бессмертен!

Просиявшим взором обвел он укрепления и крыши домов. Повсюду стояли баллисты и катапульты, воины были наготове. Возле них, защищенные от вражеского огня сырыми кожами, попонами и холстинами, возвышались груды стрел и метательных ядер.

В царе укрепилось чувство собственного достоинства. Но когда он перевел взгляд на лабиринт вавилонских улиц, то ужаснулся неописуемому смятению, какое не охватывало еще ни один город, населенный детьми человеческими.

Плач и стоны доносились снизу. Люди покидали жилища и в ужасе метались у домов, не зная, где искать спасения. Казалось, благоразумие и выдержка изменили халдеям. Мысль о грозящей смерти и жестокости персов оттеснила все другие. Потеряв над собой власть, люди не могли противостоять панике и хаосу, как не может противостоять им всякий, кого обуял страх.

Но с террас Эсигиши открывалось взору лишь происходящее на улицах. Между тем и в дворцовых палатах хозяйничали демоны страха — вельможи совсем потеряли голову, не зная, что предпринять: прятать ли прежде добро или прятаться самим? Рабы сносили в подвалы великолепные ковры и дорогие вышивки, надрывались под тяжестью сокровищ, накопленных десятками поколений и приумноженных нынешними стяжателями; сундуки с золотом и брильянтами закапывали в садах, роскошные заморские ткани и кожи замуровывали в стенных тайниках. У каждого члена семьи был при себе мешочек с драгоценными каменьями. У всех, даже у женщин и детей, за поясом поблескивали кинжалы. Во дворах ржали оседланные кони — на тот случай, если придется бежать из города.

Дом сановника, ведавшего торговлей, находился в Верхнем Городе, как раз напротив царского дворца. Широченные ворота из дерева усу, отделанные бронзой и тибетской яшмой, горели позолотой и переливались на солнце всеми цветами радуги.

Внезапно они распахнулись, и на улицу выбежала хрупкая девушка. Каждое ее движение выдавало страх. Она боязливо оглянулась и спряталась за диоритовую скульптуру крылатого быка, охранявшего вход во дворец. Вид у нее был безумный.

— Моя дочь! — в отчаянье крикнул сановник, глядя на нее с террасы, и впился глазами в девушку.

На улице показался отряд солдат.

Девушка выбежала им навстречу. В ее волосах, стянутых сзади узлом, сверкали дорогие булавки и великолепные длинные гребни. Девушка бросилась перед солдатами на колени и, ползая по булыжной мостовой, умоляла пронзить ее мечом. Она выхватывала из волос драгоценные украшения и, кидая их солдатам — в награду, — кричала:

— Жестокие персы хотят надругаться над нами… Но не видать моего тела… варварам из Персеполя и Экбатаны. Лучше убейте меня, убейте!

Сановник вцепился пальцами в нагрудную цепь и закричал:

— Моя дочь… Не убивайте! Моя дочь…

А она сорвала брошь, скреплявшую ее одежду, и обнажила грудь, умоляя пронзить ее сердце.