Горнист отряда оттолкнул девушку в сторону — теперь не до женских капризов. Девушка отлетела на край мостовой, и булавка, что была в ее волосах, вонзилась ей в горло. Она упала под ноги кудрявому мальчику, который тащил на веревке белого священного козленка, чтобы принести его в жертву богам и просить сохранить ему жизнь.

Увидев, что девушка умирает, мальчик выронил веревку и, бросившись на холодеющее тело, запричитал:

— Сестра, моя любимая сестра!

Отец завыл зверем и стал рвать на себе волосы. Срочно позвали придворного лекаря. Несколько капель отвара, добавленных к молоку, привели его в чувство, но он, не переставая, шептал:

— Говорил я, что надо смириться перед Киром, Нельзя было отсылать ни с чем его послов. Теперь мы сами перебьем друг друга.

Валтасар инстинктивно схватился за горло. Бесполезные, но справедливые слова! Суровое время настало для Вавилона. В царство, где хозяйничает меч, приходит смерть. Перед этим неумолимым законом не устоит и Город Городов. Произойдет сражение не только с врагом на подступах к городу. Сражение начнется здесь, среди своих. Припомнятся тысячи неотмщенных обид, распрей, поднимут голову смутьяны, душегубы, изменники, стяжатели, воры, скупцы, грабители, которые ради мамоны не побоятся схватить за горло самого царя.

Валтасар сжал подбородок длинными пальцами. Несмотря на сентябрьскую духоту, он чувствовал, как его спина покрывается холодным потом. Каким беспомощным показался он сам себе перед своими сановниками и придворными! Кто знает, сколько подлых убийц скрывается за этими постными, смиренными лицами? Быть может, тот чернобровый писец или вон та краснощекая швея только и ждут случая, чтобы умертвить своего властелина? Теперь безопаснее всего в покоях, охраняемых верными стражами.

— Туда… — выдавил он и надел цепь, словно золотое украшение могло заменить ему прочный чешуйчатый панцирь.

Валтасар стал спускаться с террасы. Сановник, ведавший дорогами, присоединился к нему и попросил:

— И нас отпусти, государь. Мы поклялись честно исполнять наши государственные обязанности, но ведь на нас лежит забота и о наших семьях.

Стараясь не выдать своего страха, Валтасар натужно и презрительно усмехнулся:

— Еще бы! Вы всегда отдавали предпочтение своим домам и своим семьям. Так можете ли вы и в эту минуту стать другими?

— Клянусь тебе, царь царей, заботясь о близких, мы не забудем об интересах державы.

— Положим, — сказал царь, — однако всегда бывало, всегда и везде бывало так, что в трудную минуту приближенные царя оставались вблизи своего повелителя и не покидали его ради жен и детей.

— Тогда считай, что я обратился с этой просьбой лишь от своего имени. Быть может, это только я при виде мертвой дочери его светлости сановника по торговым делам поддался сумасбродным опасениям. У меня дома тоже дочь, она для меня все. — На глаза его навернулись слезы.

— Ступай же. Спаси ее и приведи в мой гарем.

— Царь! — Он бухнулся в ноги Валтасару.

— Я сказал, можешь идти, так ступай же, ступай. Из толпы донесся голос борсиппского наместника:

— Просим твое величество — отпусти и нас. Нашим дворцам грозят уничтожение и грабеж.

— Ах, вот как! — царь шумно и негодующе вздохнул, глубоко втянув воздух, сотрясаемый трубными звуками, грохотом боевых колесниц и топотом пышногривых коней. Гул, вой и рев были столь оглушительны, что казалось, они исходят из-под террас садов Эсигиши. Валтасар запахнул мантию и невольно съежился.

Подавляя страх, он проговорил, заикаясь:

— Чего вы боитесь? Войско Набусардара сбросит солдат Кира в Евфрат, как падаль.

* * *

Персидские латники готовились к первой атаке. Военачальник Гобрий рассчитывал взять город штурмом крепостных стен. Ни сомнений в успехе тщательно продуманного плана, ни колебаний у Гобрия не было. Он был убежден, что пробивная сила армии Кира превосходит мощь вавилонских укреплений.

На все вопросы военачальников и царя он отвечал односложно и торжественно:

— Они сдадутся, мы возьмем город приступом.

— А что, если наши расчеты и предположения не оправдаются? — усомнился Кир, когда маги уже готовились принести последние жертвы и фимиам над алтарями взвился выше башни Этеменанки и даже выше башни Эвриминанки.

— Им не устоять, высокочтимый, клянусь звездой Сопид, на которой обитают души блаженных. Да не допустит меня туда Ормузд, если я не оправдаю твоих надежд. Еще никогда я не был так уверен, как накануне этого сражения.

— А что скажешь ты, князь? — обратился царь к Сан-Урри. — Ты халдей и знаешь силы своих. Ты был правой рукой Набусардара, его помощником. Сан-Урри посмотрел исподлобья на Кира маленькими черными глазками. В его взгляде проблескивало недовольство: персидский владыка до сих пор не удостоил его воинского чина, по-прежнему величая лишь князем. Честолюбец, он мечтал о том, как войдет в побежденный Вавилон во главе отряда, в пышных регалиях персидского высшего военачальника. Но Кир не проявлял желания возвысить Сан-Урри.

Мысленно рисуя себя в самом блестящем виде, Сан-Урри улыбнулся.

— Любой город можно взять штурмом, но одного военачальника для этого мало. Ты же, царь, поручил Гобрию штурм всех наружных укреплений… Думаю, было бы правильнее, если бы штурмом борсиппских укреплений на западе руководил Гобрий, а штурмом вавилонских укреплений на востоке — кто-либо другой…

— Гобрий — отличный воин, и у меня нет оснований не доверять ему.

— Гобрий — отменный воин, это так, но, быть может, среди твоих приближенных найдется человек, который лучше знает слабые места вавилонских стен.

— Я не знаю такого воина среди моих приближенных, — покачал головой Кир.

Сан-Урри опустил глаза; словно звезда, угасла его надежда на чин.

С безрассудством отчаяния он сказал:

— Я к твоим услугам, царь царей и повелитель мира. Дозволь, я поведу твои полки на юго-восточные укрепления, за которыми расположен Храмовый Город. Жрецы Эсагилы будут молить Мардука подсказать им, на какую пуститься хитрость, чтобы отворить ворота в этой части городской стены. Оглянуться не успеешь, как я с твоим войском проникну внутрь города.

Сан-Урри стоял в трепетном ожидании.

— Нет, нет, милейший Сан-Урри. Пусть все остается по-прежнему. Еще не время для твоих подвигов. Будь терпелив. Я десять лет ждал победы над Вавилонией — с того дня, как мы победили лидийцев. Пуще поражения боялся я спешки. Наберись терпения и ты.

— Государь, ты обрекаешь меня на бесконечное прозябание, бесконечное… — хмуро процедил Сан-Урри.

— Терпение и спокойствие, — повторил Кир и повернулся к Гобрию.

Назойливость Сан-Урри внушала ему тревогу. Раздражение выдавало его честолюбивые помыслы. Это восстанавливало Кира против Сан-Урри, отбивало желание поручить ему отряд.