Ирод быстро кивнул и поднялся, все еще не решаясь проронить хоть слово. Даже приветствие застыло на языке от того ужаса, что пережил он, когда преторианцы протащили его, сонного и полуодетого, по улицам Рима. Толпы плебеев потешались над ним, кидали камни, а Ирод молил богов, чтобы не встретился никто из знакомых.

Рабы поспешно внесли столик с изысканными закусками и вином. Ирод сглотнул слюну.

– Поешь, Агриппа, – милостиво сказала Клавдилла. – Важные дела помешали и мне позавтракать.

– Благодарю тебя, госпожа, – хриплым голосом ответил он, – наш император присоединится к нам?

– Нет, он слишком занят, чтобы тратить драгоценное время на недостойные пустяки, – отрезала Юния, и Ирод совсем пал духом.

Значит, на заступничество старого друга не стоит надеяться. Клавдилла не выпустит из рук свою добычу. Неожиданно страшная догадка озарила его измученный разум. Еда и питье отравлены!

Юния заметила, как ужас исказил его лицо, и догадалась, о чем он подумал.

– Нет, Ирод Агриппа. Здесь нет яда. Неужели, если бы я хотела отравить тебя, то не сделала бы этого ранее? Ешь и и пей вволю, твой смертный час еще не настал.

Она взяла со стола чашу.

– Совершим возлияние Церере, сегодня ее праздник.

И отпила, глядя ему в глаза. «Будь что будет», – устало подумал Ирод и последовал ее примеру. Юния разломила булочку и подала ему половину, он покорно принял, откусил маленький кусочек и, осмелев, отправил в рот оливку и кусочек козьего сыра.

– Ну вот, понимание меж нами установлено, – произнесла Юния, делая еще глоток из чаши. – Теперь ты знаешь, что я не собираюсь тебя отравить, и, надеюсь, ответишь на мои вопросы. Но вначале прочти…

Она выудила из рукава столы какой-то свиток и подала ему. «Приговор. Значит, меня сбросят с Тарпейской скалы», – устало подумал Агриппа и разломал императорскую печать на пергаменте. Приподняв тонкие брови, Клавдилла насмешливо наблюдала, как меняется его лицо. Ирод в волнении даже встал: содержимое свитка поразило его до глубины души. Отбросив пергамент, он преклонил колени перед императрицей, но в этой позе уже не было страха, а были почтение и глубокая благодарность. С колен он поднялся уже тетрархом.

– Садись, Агриппа. Признаться, я долго колебалась, решая твою участь, – величественно произнесла Юния. – Но твой последний поступок убедил меня в твоем раскаянии. Хотя тебе не следовало самому убивать предательницу Гемму, нужно было вернуть ее мне.

Ирод похолодел: он не ожидал, что она обо всем осведомлена. И промолчал, не найдя, что ответить.

– Я требую, чтобы ты убрался из Рима и никогда не возвращался. Это мое условие в обмен на этот свиток. Ты согласен?

Агриппа быстро кивнул и увидел, как потеплел ее взгляд.

– Я рада, что мы так скоро договорились, – сказала она.

Огоньки любопытства заплясали в его больших выпуклых глазах.

– Могу я спросить тебя, госпожа?

Клавдилла быстро кивнула.

– Золотая статуя в спальне Фабия изображала тебя? Не твоя ли божественная красота свела его с ума?

– Да. Его любовь не знала границ в безрассудстве.

– Еще бы, – согласился Ирод. – Из-за нее он и покончил с собой.

– Нет, он не сам перерезал себе вены. Это сделал Макрон по приказу Тиберия. И золотую статую уничтожил тоже он. Разве твой лучший друг не сознался тебе в этом преступлении?

Обомлевший Ирод молча смотрел на Юнию. И она вдруг задала ему свой вопрос:

– А зачем ты следил за нами в лупанаре Варус? Разве признания Макрона, что мы – любовники, тебе было недостаточно?

Агриппа покраснел, уже не удивляясь, что ей известно и об этом.

– Я хотел знать, кто отец ребенка, – ответил он.

– Ты думал, что я могу родить от любовника?

– Я тогда уже понял, что нет. И рассказ Геммы подтвердил это. Ты никогда не любила никого, кроме Калигулы.

– Верно, Ирод. Боги предназначили нас друг другу с самого рождения. А Макрон уже выполнил свое предназначение и скоро умрет. Я была недальновидна, что позволила своему сердцу диктовать мне решения, и едва не поплатилась за это, – сказала Юния.

И Ирод увидел, как легкая дымка сожаления заволокла ее взгляд. Но один взмах длинных ресниц – и дымка рассеялась без следа.

– Какое предназначение выполнял Макрон? Кажется, то, что Калигула остался в завещании старого цезаря, а Гемелл был объявлен, пусть негласно, незаконнорожденным, – твоя заслуга.

Юния приложила палец к губам.

– А вот за знание этой тайны ты можешь поплатиться жизнью, – ответила она. – Стоит ли это того?

Охваченный смутным подозрением, он сделал отрицательный жест.

– Благодари Фортуну, что сегодня милостива к тебе, – сказала Клавдилла. – Разве ты не знаешь, что у царей длинные руки?

Она поднялась и вышла, более ничего не прибавив на прощание. И Агриппа навсегда запомнил дивный аромат, оставшийся витать после ее ухода. Этот запах многие годы преследовал его ночами, когда он, задыхаясь, просыпался среди кошмаров, и даже тогда, когда ее уже не было среди живых.

Напуганная Пираллида в панике металась по кухне и кричала на рабов, готовивших еду. Она уже целый час тщетно пыталась выяснить, откуда в доме появилась в тот злополучный день амфора с цекубским вином. Обычно вино закупалось у одного торговца, но на запаянном воском горлышке этой амфоры стояло другое и совсем неразборчивое клеймо.

Три дня назад Агенобарб неожиданно вернулся из Анция, где улаживал дела с приданым бывшей супруги. Агриппинилле вернулись во владение дом и земельные угодья. Вечер проходил спокойно, без обычного шумного сборища, Домиций был в отличном расположении духа, много шутил и ни разу не ударил гетеру. Наоборот, Луций всячески расхваливал ее красоту и даже подарил красивое золотое ожерелье. Вина выпил он, по обыкновению, много, нацеженного из этой амфоры, как выяснила затем Пираллида. Ночью ему вдруг стало худо. Пираллида пробудилась от громких стонов. Агенобарб держался за сердце, ноги у него отказали.

– Меня отравили! – хрипел он, с трудом выговаривая слова.

Послали за лекарем, Пираллида рыдала, а Домиций без конца стонал и плакал, что умирает.

Лекарь беспристрастно сообщил, что с ним приключилась сердечная болезнь, налил какой-то отвар и ушел, пообещав, что зайдет через день.

Наутро Домицию полегчало, сердечная боль отпустила и он смог пошевелить ногами. Пираллида успокоилась и поила его с ложечки куриным бульоном. Беда грянула днем, когда управляющий сообщил, что один из кравчих и повар также слегли от внезапных болей в груди. Выяснилось, что и они пробовали хозяйское вино.

Слово «яд» вновь прозвучало в стенах дома. Но выяснить, кто прислал амфору, так и не удалось. Рабы, напуганные не меньше Пираллиды, упорно отмалчивались.