– Что тебе нужно от меня, негодяйка? К чему ты затеяла эту грязную игру? – сжав кулаки, спросил он.

– Ты великолепен, как любовник, Невий Серторий. Теперь мне ясно, почему Клавдилла медлит избавляться от тебя. Но срок твой близится, потому что растет ее живот. Неужели ты до сих пор думаешь, что в ее чреве твой сын? Нет, это выродок Калигулы. И будь ты поумней, уже давно бы сосчитал все сроки.

Макрон горько вздохнул и бессильно опустился на ложе. Он и раньше обо всем догадывался, только боялся признаться самому себе.

– Тебе-то какой интерес? – устало спросил он, подняв глаза на женщину.

– Я ненавижу Клавдиллу. Она лишила меня самого дорогого, что было в жизни, – любви двух обожаемых мною мужчин. Ты не в силах представить себе, что за муки пережила я, когда от одного услышала, что он пользовался моим телом лишь из-за призрачного сходства с этой проклятой. Второй же просто покинул меня без объяснений ради нее, чтобы затем истечь кровью в теплой ванне, отчаявшись покорить ту, ради которой растоптал мои чувства, – вызывающе проговорила Друзилла и вдруг добавила: – Даже мой муж отступился от меня, она и глупого Лонгина сманила своим сладким пением сирены. Он все время проводит во дворце, я уже позабыла, когда мы встречались дома.

– Спасибо за откровенность, – горько улыбнулся Невий Серторий. – Я ценю это редкое качество в людях. А что бы ты сказала, услышав правду о смерти Фабия Персика?

Друзилла напряглась. Ее острые ноготки впились в плечо Макрона.

– Но вначале сознайся, к чему ты затеяла это переодевание. Зачем я понадобился тебе?

– Зачем? – прошипела она, с трудом выталкивая непослушные слова. – Чтобы уничтожить ее! А кто, кроме любящего человека, способен на самую страшную ненависть и безумные поступки? Я много узнала от Ирода. Этому иудею слишком многое уже известно о злодеяниях Клавдиллы. Наверное, ты позабыл о вашей доверительной беседе в лупанаре Варус, но ты сам тогда подтолкнул его начать расследование. Если ты встанешь на нашу сторону, он поделится с тобой многими тайнами. И любовь твоя исчезнет, уступив место лютой ненависти, что временами дает о себе знать в твоей душе. А теперь говори! Не томи мое и без того измученное сердце.

– Фабий не кончал жизнь самоубийством, Друзилла. Я сам перерезал вены на его руках, пока верный мне человек держал его.

Женщина издала жуткий вопль, услыхав это страшное признание, и без чувств рухнула к ногам Макрона. Но обморок ее длился считанные мгновения, сила ненависти быстро привела ее в чувство.

– Так это был ты? – Взгляд ее темных глаз заставил Макрона в ужасе содрогнуться.

– Я выполнял приказ Тиберия. Лишь потом, на Капри, я понял, кто подставил Фабия. – Макрон рассказал, что испытал, когда Калигула дал ему прочесть письма Ливиллы, доказывающие, что Гемелл – сын Сеяна. – Кроме Клавдиллы, никто не смог бы так искусно вплести имя Фабия в эту историю, кинув кольцо, послужившее уликой против него в глазах Тиберия. Все ведь знали, что именно он был любовником дочери Ливиллы и первым, кто отрекся от дружбы с Сеяном. Тиберий тогда заподозрил, что Фабий лишь притворился отступником, чтобы спасти выродка Гемелла и сделать его преемником Тиберия. Поэтому Фабию был незамедлительно подписан смертный приговор.

Друзилла разрыдалась, в гневе ударяя кулаком по подушке. Проклятия ядовитым потоком текли из ее уст.

– Мы должны отомстить ей, Макрон. Слышишь, должны. – Умоляюще сложив руки, она сползла к его ногам. – Нет ей пощады. Кто-то должен остановить ее злодейства. И ты, и я – первые в списке на уничтожение. Меня она ненавидит за то, что я всегда догадывалась об истине, а ты просто ненужный свидетель ее преступлений. Она не замедлит нанести удар, поверь мне, может, пока еще то светлое, что было меж вами, останавливает ее разящую руку, но вскоре душа ее покорится мраку и она убьет тебя.

Будто в страшном сне, Макрон вернулся домой. Мысли вихрем крутились в голове, сердце судорожно сжималась, причиняя невыносимую боль, – он еще не мог до конца осмыслить истину, что открылась ему в разговоре с Друзиллой. Гневно встретившая его Энния была отброшена навзничь ударом огромного кулака. Даже не побеспокоившись о ней, Макрон заперся в таблинии и приказал подать самого крепкого вина. Но хмель долго не брал его. Он опрокидывал чашу за чашей и горько плакал о поруганном светлом чувстве, сожалея о тех злодеяниях, на которые пошел, чтобы угодить насквозь лживой Юнии. Ненависть клокотала в душе, выплескиваясь через край и уничтожая те остатки любви, что еще яркими искорками вспыхивали, выжигая измученную душу.

И уже рано утром он приказал позвать к нему Ирода Агриппу на серьезный и долгий разговор. Но посланный слуга тут же вернулся из покоев гостя с известием, что Агриппа уже трое суток не ночует дома и Киприда все глаза выплакала, ожидая мужа. Неизвестность пугала.

На Палатине не спали. Безотчетная тревога подняла Юнию с мягкого ложа, и она прошла на террасу. Тьма окутала Вечный город, лишь далеко на горизонте прорезали небосвод причудливые зигзаги молний. Далеко, над Альбой Лонгой, бушевала гроза, но Рим спал, не тревожимый раскатами грома. Это лето расщедрилось на непогоду. Уж не проявление ли гнева богов?

Но Юния облокотилась на перила балкона и залюбовалась игрой молний. Ее не страшили мысли о недобрых знамениях. Разбудить Гая? Ах нет, он до жути боится, сразу ее уведет обратно в кубикулу, пугая яростью небожителей. Пусть отдыхает, он сильно утомляет себя в последние дни.

Ее мысли перенеслись в далекие края. Она еще ни разу не вспоминала со времени приезда в Рим тот город, где родилась. Будто наяву, перед ней вознесся белоснежный Фаросский маяк, окруженный мерцающими водами моря, дивное звездное небо нежно окутало ее плечи сверкающим покрывалом Млечного Пути, и женщина застыла, очарованная призрачной картиной. Тоска по Александрии неожиданно защемила сердце. Спору нет, что звезда Египта, зажженная гением Александра Великого, в тысячи раз прекрасней Вечного города. Пальмовые аллеи, роскошные храмы, расписанные фигурами богов со звериными головами, великолепная библиотека, куда так часто брал ее с собой отец, даже рыночная площадь, раскинувшаяся прямо у моря, в порту, между величественными дворцами Клеопатры, – все это показалось Юнии таким желанным и далеким. Тогда она не видела всей этой красоты, не хотела замечать ничего, тоскуя по возлюбленному Сапожку. Пусть родится малыш, и они с Гаем сразу же на большом корабле отплывут в Александрию. В Риме уже наступят осенние холода, повеет стылым дыханием зимы, но они обманут всех и уплывут в страну вечного лета.

Тихий шорох шагов нарушил ночную тишину. Юния повернула голову, прогоняя видения, и увидела Агриппиниллу.

– Тебе тоже не спится? – спросила та, накидывая алое покрывало на рыжие волосы.

Юния покачала головой. Золовка мягко обняла ее за плечи.

– Нет мне покоя, – тихо произнесла она. – Страдания иссушают душу, доводят до безумия.

– Все еще тоскуешь по Домицию?