Уйдут в пустыню и будут ждать вертолёты. А зря. Я бы на месте «шуриков» весь этот грёбаный кишлак зачистил к грёбаной маме. И по барабану было бы, кто тут за кого и кто не при делах. Эх, менталитет у нас разный. Культурно воюют «шурики». Мирных от урюков с автоматами все пытаются отличать. Не, только еврей может такой проблемой заморочить себе мозги».

Совсем рядом скрипнул камешек, попав под каблук. По земле прошла едва ощутимая волна: кто-то, тяжёлый от амуниции, сначала припал на колено, потом растянулся на земле. Пахнуло жарким потом и военной формой.

«Группу огневого прикрытия подтянули. Неужели решили прочесать всю округу? Только этого сейчас мне не хватало. Или сирийцы проснулись? Не дай боже! Если схлестнуться, тут чертям жарко станет. И хуже всего, все пути на Дамаск нам отрежут. Не в Ирак же с девкой уходить?»

Залёгший в пяти метрах человек что-то прошептал. Радио-сканер Максимова сразу же ожил, и из бубочки наушника хлынул свистящий шёпот. Человек бегло говорил на арабском. Но частота… Радиочастота была той, на которой держала связь группа «мистравим».

«Уже легче. Пока не все так плохо, как могло быть».

Максимов прекрасно чувствовал, где лежит человек. Попасть первой же пулей не составляло никакого труда. Насадка на стволе погасит вспышку пламени. Звук выстрела приглушит, но вот клацанье вставшего на перезарядку автомата в такой тишине прозвучит, как ломом по рельсу. Мигом сбегутся желающие пострелять по бегущей мишени.

Он решил ждать.

Спутник уходил за горизонт, ещё минут пять, и группа «ослепнет». Даже если командир окажется отважным парнем, готовым рисковать до последнего, в штабе всегда найдётся трезвая голова, думающая не только о настоящем, а о будущем.

Для будущего группа элитного спецназа важнее одной девчонки. Война не сводится к одной единственной операции. Их ещё будет тысячи. И если за каждую заложницу класть по группе, то скоро просто некому будет воевать.

Ровно на пятой минуте в наушнике тревожной скороговоркой прозвучала команда. Ночь наполнилась низким гулом. В земле стала нарастать вибрация, щекоткой отзываясь под рёбрами. С края плащ-палатки посыпалась струйка песка. Зашуршала по стёклам очков ночного видения.

Гул оформился в характерный рёв, несущегося на полной скорости тяжёлого грузовика.

«Так, сирийская армия проснулась! Стройбат с автоматами… Ну, сейчас, блин, начнётся цирк!»

Словно в подтверждение его мыслей, ночь наполнилась грохотом откидываемых бортов, криками, градом ударов сапог, спрыгивающих на солдат, цоканьем и лязгом металла на амуниции.

Решение пришло раньше, чем в ночи хлестнула первая очередь.

Максимов вырвался из-под плащ-палатки, одним прыжком сократил расстояние до «шурика». Со второго прыжка, распластавшись в воздухе, всей тяжестью тела рухнул вниз.

«Мистравим» успел только перевернуться на бок и выставить локоть.

Удар вышиб воздух из лёгких «мистравим», второй удар чуть ниже горла отправил в глубокой нокаут. Максимов не успел сбросить его скрюченные пальцы, сжимавшие приклад, снайперская винтовка плюнула пулей. Но хлопок выстрела заглушили длинные очереди, расплескавшиеся в ночи.

Сотни ярких трассеров осами засновали в чёрном небе. На кого нарвались сирийцы, на «зомби» или на «мистравим», было пока не ясно, но шум подняли ужасный. Голосили, как при облаве на базаре.

Максимов стянул кисти рук «мистравим» тонким шёлковым шнурком, сорвал с его лица чёрную вязаную маску, затолкнул в распахнутый рот. Приложил палец к артерии на шее. Пульс был замедленный, но чёткий.

Наскоро осмотрел пленника. «Мистравим» не зря назывались «почти арабами», по форме и внешнему виду «шурик» ничем не отличался от тех сирийцев, что в каких-то трёхстах метрах базарили во весь голос и палили черт знает куда. Даже рация была «в масть», именно такими пользовались сирийцы.

С шипением вверх ушла ракета. Максимов успел упасть раньше, чем вспыхнувшая ослепительно белая звезда погнала по земле длинные тени. Искусственная подсветка добавила сирийцам уверенности, но не сказалась на меткости. Или они решили прошить пулями любой подозрительный бугорок. Очереди били внахлёст, сразу с нескольких точек, высекая яркий фейерверк трассеров из земли.

Ухнул разрыв гранаты, красным всполохом плеснув в небо. Беспорядочная стрельба на миг стихла.

Максимов перекатился к укрытию, сорвал плащ-палатку. Девчонка ещё не пришла в себя. И он стал ей жёстко массировать болевые точки над ушами и на затылке.

Она медленно распахнула глаза. Губы разлепились, готовые исторгнуть стон. Он залепил ей рот ладонью. Разгрёб густые, спутавшиеся волосы, зашептал в самое ухо.

Яркие светлячки трассеров вспороли чёрный воздух в метре над головой, веером разлетелись в темноту. Пришлось упасть и вдавить девчонку в землю. Она слабо затрепыхалась, потом затихла, жарко дыша ему в лицо.

Максимов сунул ей в ладонь рацию, поднёс к шершавым губам. Вдавил её пальцы в тангенту.

В эфире на частоте «мистравим» зашелестел её срывающийся шёпот.

Он уполз в темноту, как только услышал хруст камешков под ногами бегущих к их укрытию «мистравим».

* * *

23:51 (в. м)

Странник

Мобильный подрагивал в слабых пальцах израильтянина. Тихо пиликал мелодичный сигнал отбоя. Барон вытер взмокшее лицо.

— Она сказал, что человек, который её спас…

Максимов скорописью написал на листке короткую строчку. Показал Барону. Тот пробежал прочитал и опустил морщинистые, дряблые веки.

— Да. «Око за око, зуб за зуб», — упавшим голосом произнёс он.

— Единственное стоящее, что я запомнил из Торы, — уточнил Максимов. — Вашей дочери ещё жить и жить. Месть — неплохой способ психологической реабилитации. Гораздо лучше таблеток. Если только не забывать, что «око за око» — это не более того. Но и не менее того, что с тобой сделали. Семь смертей за три недели страха девчонки четырнадцати лет — это вполне достаточно. Будет время, объясните ей это. Как профессионал спецслужб и как отец.

Барон поднял на него измученный взгляд.

— А оно у меня будет?

— Уверен, да.