С ним Евгения переехала из Гомеля в Одессу. Там познакомилась с Бабелем, Катаевым, Олешей и поняла, что писатели и журналисты – интересный народ.

Вторым её мужем был директор московского издательства «Экономическая жизнь» Александр Гладун. С ним она уехала в Лондон, оба работали в российском полпредстве. В 1927 году СССР и Великобритания разорвали отношения, Лондон пришлось оставить и перебраться сначала в Берлин, а потом в Союз. В Москве супруги любили принимать гостей, и, памятуя о своих одесских связях, Евгения устроила что-то вроде литературного салона.

В 1927 году у Евгении Соломоновны начались, за спиной у мужа, отношения с Бабелем. В её салон заходили Воронский, Михаил Кольцов, Сергей Эйзенштейн, Леонид Утёсов, Отто Шмидт. С последним у Евгении тоже случилась краткосрочная любовная связь. Заглянул однажды и знакомый мужа Ежов, тогда ещё работник Орграспредотдела ЦК. Весной 1929-го у него, на тот момент женатого, завязался с ней роман. Бабеля она тут же отставила. Ежов влюбился и был настроен серьёзно. В 1930 году он развёлся и оформил брак с Евгенией Соломоновной, она взяла двойную фамилию Хаютина-Ежова.

В 1935 году благодаря мужу она устроилась в журнал «СССР на стройке». Светский её салон переместился в квартиру Ежова. Помимо литературных и артистических знаменитостей, сюда заходили видные партийцы: Поскрёбышев, Косарев, Роберт Эйхе. Евгения Соломоновна была очаровательна, обладала бронзовой шевелюрой, умела нравиться. Листая страницы «Правды», она могла то на разных, а то и на одной странице увидеть фотографии сразу нескольких своих мужчин.

Несмотря на прежнее своё легкомыслие, Евгения Соломоновна уже не изменяла Ежову, поднявшемуся на неслыханные служебные высоты. Он, впрочем, верность ей не хранил. На нервной своей работе злоупотреблял алкоголем, ну и – со всеми вытекающими. Время от времени она узнавала о его загулах, но прощала. К тому же мужчин, готовых соревноваться с железным наркомом, уже не находилось. Кто может составить конкуренцию человеку, одно имя которого наводит трепет на всю страну?

В конце мая Шолохов приехал в Москву со всей семьёй. Поселились в «Национале». Улица Моховая, вид на Кремль: пусть дети полюбуются.

В первых числах июня он, помня о приглашении, заглянул в редакцию к Евгении Соломоновне. Когда она увидела Шолохова, в голове её будто бы заиграла беззвучная, хмельная музыка.

Поговорили о возможной публикации, но на тех самых полутонах, когда сказанное вслух не имеет значения.

Распрощались. Закончила работу, вышла на улицу – Шолохов стоит, курит. Ждал.

Вместе пошли к её дому.

Ежовы жили по адресу: Малый Палашевский переулок, 4. Шолохов знал этот дом – тут Авербах жил до ареста.

Расстались у подъезда, и он поехал в «Националь» к жене и детям.

* * *

В конце мая стало известно: Евдокимова в Ростове-на-Дону больше нет. Сдал дела, ушёл на должность зама Ежова в Москву. Теперь он был от Вёшенской далеко. Разве что на водном транспорте мог мимо проехать, помахать с борта фуражкой.

В конце мая в Вёшенскую прибыли, как Шолохов и просил, Шкирятов и крупный чин НКВД Владимир Ефимович Цесарский. Приступили к проверке незаконных арестов и прочих правонарушений, подробно описанных в шолоховском письме Сталину. Чтобы никак не мешать работе, на этот раз Шолохов пережидал проверку в Москве.

Поступающие слухи не переставали поражать. До уже арестованных Дейча и Кагана должность руководителя УНКВД в Ростове занимал, как мы помним, Генрих Люшков. Он первым начал собирать на Шолохова дело, которое пополняли, как умели, Дейч и Каган. Переведённый на должность главы НКВД по Дальневосточному краю, в середине июня Люшков… сбежал в Японию. А там немедленно начал в невероятных подробностях разоблачать на страницах прессы методы НКВД, фальсификацию расследования убийства Кирова, им самим и совершённую, и те процессы над врагами народа, в подготовке которых он принимал участие. Только о работе по Шолохову, увы, ничего не рассказал.

Побег Люшкова стал самым крупным внешнеполитическим провалом Советского Союза в те годы. Ежов, рассказывали Шолохову по секрету знакомые офицеры НКВД, узнав о побеге Люшкова… заплакал.

Писателю оставалось только сесть одному с бутылкой первача и, мрачно покуривая трубочку, ни с кем не чокаясь, раз в три минуты поднимать стакан: ну, за Якова Абрамыча… ну, за Моисея Ароныча… ну, и за Абрама Григорьевича… И за Генриха Самойлыча тоже, хотя этот жив пока…

Ростовский НКВД возглавил Герман Антонович Лупекин (настоящая фамилия, странным образом, Новиков, по национальности – украинец). Шолохов о нём и узнать ничего не успел, как 7 июля и этого арестовали. В руководстве НКВД продолжался падёж. Или, как он тогда сказал Луговому – сев.

После побега Люшкова Ежов, переключившийся было на дела водного транспорта, оставил это ведомство на Евдокимова, а сам вернулся исправлять положение в системе НКВД, где последние два месяца заправлял его зам Фриновский. Того Сталин отправил на Дальний Восток разбираться с побегом Люшкова.

Теперь Ежов снова держал в своих руках всю деятельность НКВД.

* * *

Следующий раз Шолохов оказался в Москве в середине августа. Виделся с Эммой Цесарской. Та поделилась печалями: после ареста мужа, Макса, всё нажитое конфисковали, её с годовалым сыном выселили из чекистской квартиры – дали жильё в доме барачного типа на окраине Москвы. Все остальные жилицы дома были такие же – чекистские жёны. Переехала оттуда к матери на Средний Кисловский переулок, там теперь и жила. В кино больше не снималась: грамоту заслуженной актрисы – и ту отобрали; снятый с ней материал в новом фильме «Дочь Родины» выбросили, за неё переиграла другая актриса. Эмма верила, что муж жив, и ждала его. Но он был расстрелян ещё 20 июня 1937-го.

Шолохов пообещал помочь Эмме. Оставалось только придумать как. Его обращения к Ежову оставались без внимания.

В том году был арестован писатель, шолоховский добрый приятель, Ефим Николаевич Пермитин. Про его арест Шолохов не знал, но его в Москве разыскала жена Пермитина. Попросил ещё и за Пермитина – тоже безответно.

Был арестован и критик Иван Сергеевич Макарьев, ещё из рапповцев. За него Шолохов тоже просил. И тоже без толку.

Платоновского сына так и держали в тюрьме.

Переполненный всем этим, Шолохов загулял с Фадеевым.

Эти двое знали многое, о чём другие писатели и тем более большинство советских граждан даже не догадывались.

Им было чем поделиться, о чём погадать.

Разгорячённые молодостью, дружбой и захватывающим чувством молодецкой, бойцовской самоуверенности, заглянули к Евгении Соломоновне в редакцию. Та несказанно им обрадовалась. Посидели у неё, но в кабинете было не слишком удобно, и Шолохов вдруг предложил:

– Жень (впервые так её назвал)… А поехали ко мне в «Националь»?

Она тут же согласилась.

Ещё в конце мая, как гласит внутренняя переписка НКВД, «поступило задание о взятии на контроль прибывшего в Москву Шолохова, который с семьей остановился в гостинице “Националь” в 215 номере. Контроль по указанному объекту длился с 3.06. по 11.06.38 г.».

Ничего предосудительного