а поэтому она оторвана от перспективы человеческих отношений. Он соответствует прежде всего фундаментальному свойству рациональности системы - функционировать с использованием различий. Этот подход не отрицает важности человеческих отношений, но стремится акцентировать внимание на некоторых особенностях социальных систем, имеющих не только большую историческую протяженность, но и принципиальную необходимость для становления этих отношений.

Здесь утверждается, что командование является сущностью власти. В этом месте утверждение Канетти (Canetti, 1962) о том, что власть - это навязывание порядка посредством команд, усиливает настоящую аргументацию и предлагает новые идеи для понимания власти. Однако если справедливо положение о том, что команда - это отрыв части от ее интегративной целостности, то логическим следствием этого является следующее: совокупность команд, которые человек получает в течение своей повседневной жизни, дерацинирует его от его социального происхождения и низводит его до положения "индивида". В соответствии с этой теоретической моделью боль, которую испытывает человек перед властью, - это не боль индивида, подчиненного другому индивиду, о чем обычно говорят социальные теории власти; это не страдания угнетенной индивидуальности, а страх человека перед этой индивидуальностью. Это тревога социального человека перед непрерывным процессом воссоздания его идентичности как актора в социальных системах, где он вырабатывает свой праксис жизни и свои репрезентации относительно этого праксиса.

Согласно Канетти (1962), командование - это средство, которое власть использует для установления своей телеологии, т.е. для установления порядка. Командование находится на службе власти в явной или неявной форме. Она является необходимым, явным или скрытым, условием для начала действия. По команде "Да будет свет" Бог вышел из своей тишины и создал мир. Повеление - это причина, отменяющая все двусмысленности языка и объявляющая порядок, который эта причина хочет навязать вещам. В повелении нет никакого сомнения, потому что его функция - исчезновение всякой неясности, и таким образом невыразимое, неразделенное, бесконечное и неизмеримое становится произносимым, разделенным, конечным и измеримым.

Если эта команда адресована человеку, то она состоит из импульса и жала. Импульс - это сила, побуждающая человека к действию, а жало - это скрытая имитация команды, или содержание команды, которую получает человек. Жало находится в его теле до того момента, пока получатель не передаст команду другому, и, следовательно, он освобождается благодаря этому реверсу. Именно это свойство реверсии, по мнению Купера (1983), лежит в основе жала. Именно такая интерпретация "жала" Канетти представляется нам очень актуальной для нашей концептуализации власти. Для Купера жало - это "..... возмущенное чувство потери эквивалентности, вызванное различием. Функция укуса - восстановить неравенство, и он делает это, воспроизводя прежние ситуации, но в обратном порядке" (Cooper, 1983). Через команду власть переходит к различению или разделению предшествующего единства на множество частей. Укус, или, как его уже называют, содержание команды, остается в подвешенном состоянии, свидетельствуя об этом предшествующем единстве и являясь импульсом к его продолжению. Единственный момент, когда этот импульс бездействует, по мнению Канетти, это момент, когда перестает действовать рациональность команд. Только когда человеческая система перестает действовать и всякое различение прекращается, то есть когда человеческая система превращается в толпу. Толпа - это единственная область, где человек социально взаимодействует с другими людьми, не действуя. Толпа, по-видимому, действует, когда она разрушает социальную модель действия, чтобы заменить ее другой. Но даже в этом случае толпа действует только в момент слепого разрушения. Когда же разрушение начинает носить организованный характер, а главное, когда проектируется и применяется реконструкция новой модели, тогда толпа заменяется агентами. Толпа - это пространство бездействия, и именно здесь следует искать объяснение ее смягчающей функции. Это место, где человек сознательно отказывается от любого рационального праксиса жизни и требует упразднения любого порядка, разума или организации.

Социальные системы очень рано осознали необходимость создания организованных форм социальной жизни, чтобы обратить вспять результаты власти различий. Они не могли допустить, чтобы беспорядок стал смягчающим противодействием порядку, поэтому социальные церемонии, мифы, ритуалы и игры были организованы для того, чтобы восстановить утраченное чувство целостности или коллективизма. Канетти сообщает о многих антропологических находках такого рода, но даже в древних обществах развитой цивилизации, таких как Древняя Греция, можно было бы легко сделать аналогичные подтверждения. Проблема власти и сопровождающих ее команд приобрела новый акцент с наступлением модерна, или "нового времени". Современный мир отличается от старого тем, что он вознес индивидуальность к Небу, породил человека-"субъекта". Сознание субъекта стало потоком для протекания различий, их непрерывного умножения и, как следствие, появления новых форм действий и продуктов. Сложность - это феномен, который обязан своим существованием такому разрастанию команд и вариантов выбора, без какого-либо противовеса для угнетенного, объективированного и подчиненного субъекта.

 

ОРГАНИЗАЦИЯ ОБРАТНОГО ДЕЙСТВИЯ КОМАНД

Организация противоположна толпе. Это, как уже говорилось, физическое место команд. Еще несколько десятилетий назад противовесом этому месту был габитус частной жизни, где человек мог уйти в себя и отдохнуть от команд рабочего процесса. Сегодня такой отдых практически невозможен, поскольку свободное время также хорошо организовано. Где и как может быть расположен новый контекст, освобожденный от рациональности различий и открытый для возможности создания нового духа коллективизма? Нельзя ли рассматривать этот новый контекст как эмансипационный, поскольку его функция должна быть противовесом функции власти?

В статье отмечается, что, возможно, успех японских и других восточноазиатских предприятий следует искать в коллективном разуме, который их культура распространяет как противоядие от рациональности команд и различий в современных отраслях. Этот коллективный разум, как известно, применяется в формальных восточноазиатских организациях (Kenney and Florida, 1988; Redding, 1980, 1990) в виде различных собраний и других институционализированных церемоний, проводимых параллельно с рабочим процессом. В западных странах с давней гуманистической традицией подобный коллективный разум не может быть применен, если он не сопровождается саморефлексивным дискурсом. Этот дискурс должен превосходить просветление сознания участников относительно их положения в антагонистической социальной системе, описание социальных условий, порождающих искаженную коммуникацию, и давать участникам реальное понимание человеческих рассуждений, языка и действий, порождающих различия и команды. В преемственности дискурс должен находить новые языковые игры, чтобы помочь выразить скрытую тоску "...по тому, что потеряно". Утраченное - это опыт целого" (Cooper, 1983), коллективности. Этот дискурс, вероятно, можно рассматривать в контексте методологии критических систем, рассматривая его таким образом как противовес области команд и власти. Это соображение придает подобной методологии также эмансипаторный характер, которого не может придать понятие интереса, о чем уже говорилось во введении.

 

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ

Системные методологии в целом представляют собой формальности, институционализированные в информационном пространстве организаций. Если они не рассматриваются как средство решения проблем, но как культурные закономерности, отвечающие за укрепление слабых связей между организационными