Валентин помолчал, опять пощупал карман, где не было папирос:

– А захочешь помогать – помогай! Я лося таскал, про тебя думал, вдвоем-то мы быстрее бы его приперли. На охоту никогда не ходил?

Постепенно Азиз перестал дичиться, иногда и улыбался, но чаще был просто спокоен. Помогал Валентину охотно, старательно, в дом без нужды не заходил, на Анну и ребятишек смотрел как-то особенно, будто они напоминали о чем-то горестном. О себе не рассказывал, да Романов и не спрашивал.

51

Белова вызвали в райком. Предписывалось явиться с попутным судном – «Климент Ворошилов» утром уходил в Игарку. Это уже было совсем серьезно, и Белов полдня слонялся по Ермакову, придумывал себе дела, шел куда-то, но потом возвращался, ничего не сделав. Он был уверен, что в Игарке его арестуют. Не мог смотреть в глаза Николь.

Уже стемнело, когда он, нагруженный покупками, пришел в их брезентовое жилье. Перед входом попытался сделать спокойное лицо, но чувствовал, как внутри все трясется. Звонкий писклявый Катькин смех был слышен, закатывалась на всю огромную палатку. И от этого чудесного детского смеха, от чего людям всегда становится лучше, Сан Санычу стало совсем тяжко. Хмурый, еле шел темным коридорчиком, отодвинул брезентовый полог… сердце застучало от неожиданной радости – в их комнатенке сидел Горчаков, которого он не видел целую вечность. С Катькой на коленях, осторожно щекотал и слегка подбрасывал. Видно было, не умеет лагерный фельдшер обращаться с малышами. Катька ликовала. Белов тоже улыбался.

– Саша, ты где ходишь, мы заждались! – весело набросилась Николь. – Георгию Николаевичу уходить уже надо! Ты хлеба купил?

В авоськах Сан Саныча чего только не было, а про хлеб забыл. Обнялись с Горчаковым. Георгий Николаевич был сильно загоревшим и как будто помолодел. От коньяка и еды отказался, а вскоре и поднялся, ему надо было в больницу на операцию. Белов пошел проводить и все рассказал – про то, что самовольно оставил судно, что не увольняют, про партсобрания… Горчаков некоторое время шел молча, потом остановился:

– Надо вам где-то пересидеть это дело!

– Не получится, завтра утром увозят в Игарку.

– Можно лечь в больницу… – Горчаков напряженно соображал. – Поговорю сейчас с Богдановым.

– Да зачем все это? – Белов поморщился и недовольно отвернулся. – Я уже устал… поеду.

– Положим вас на пару недель… – Горчаков взял его за плечо. – Они, конечно, могут и с больничной койки взять, но сюда еще надо добраться. Навигация вот-вот кончится, дорог месяца полтора не будет, этот ваш Квасов может в отпуск улететь, да что угодно… Так и надо сделать…

Сан Саныч стоял, растерянно его слушая, по лицу было видно, не нравится ему все это:

– Вы, Георгий Николаевич, как преступника меня прячете, а я ничего не сделал.

– Я знаю, Сан Саныч. И Квасов это знает…

– Не хочу прятаться! Никогда так не делал!

– Боюсь, придется! – довольно жестко перебил Горчаков. – У вас жена и дочь. Если вас арестуют, Николь может пойти по вашему делу…

Белов застыл несогласно, но Горчаков заговорил быстро и требовательно:

– Надо лечь с аппендицитом, Богданов, в конце концов, может вам шов сделать, и все будет правдоподобно. Не бойтесь…

– Я не боюсь…

– Вам нужно выиграть время, – не слушал его Горчаков, – вы же говорили с Макаровым?

– Говорил, он мне верит и обещал помочь.

– Если он молчит после всех этих партсобраний, то у него не очень получается.

На следующий день вместо того, чтобы садиться на пароход в Игарку, Белов лежал в палате на восемь человек, в самом мрачном расположении духа. В комнате все были послеоперационные, по-настоящему больные, он же был здоров и страдал от нехорошего вранья, в котором участвовал. И даже представлял себе, что чекисты кладут его на настоящую операцию и обнаруживают, что аппендицит у него на месте. Но когда его мысли забредали в Игарский райком партии, ему становилось страшно и тоскливо до удушья, и он начинал трусливо радоваться, что есть законные основания не ехать. Почему-то этого райкома он боялся больше, чем Квасова.

Успокаивали серьезные лица Горчакова и хирурга Богданова. Богданов, хоть и заключенный, был хорошо известен и с его мнением считались. Вчера вечером после разговора с Горчаковым он вышел из своего кабинета и внимательно рассмотрел Сан Саныча. Сегодня утром тоже был очень серьезен, и Белов понял, что Богданов, глядя на него, думает не об операции.

Внизу живота болело, капитан Белов осторожно потрогал ругой повязку, поморщился болезненно. Он не знал, как его там разрезали.

– Болит? – раздалось с соседней койки.

Небольшой живой мужичок с торчащими рыжими бровями смотрел заботливо:

– У меня грыжа пупочная. Вчера сделали. Два дня лежу, потом надо ходить. Врачи требуют! У тебя аппендицит – три дня лежишь – потом вставай и вперед! Современная медицина! – он улыбнулся довольный. – Меня Николай зовут, на центральной электростанции помощником механика работаю. Жена, двое детей! А у тебя?

Сан Саныч скосил глаза, не решаясь повернуться.

– Да не бойся! Мы молодые, на нас, как на собаках, все зарастает! Дети есть?

– Есть, – выдавил из себя Белов и тоже улыбнулся на непосредственность соседа.

За последние три недели он ни с кем так вот запросто не разговаривал, всё было под страшным напряжением. Сосед просто болтал с ним. Он вдруг почувствовал себя в безопасности. С ним сейчас ничего не могли сделать! Ни арестовать, ни разбирать на партсобрании…

– Эй, ты что не слышишь? Тебя как зовут-то? – спрашивал сосед Николай.

– Меня? – Белов вспоминал свое имя, – Сан Са… Александр, – поправился и опять улыбнулся.

– Я в позапрошлом году у нас в райцентре лежал с почками, кормили, как в тюрьме! Как не посдохли все! А тут кормежка, что надо! Каша с маслом, а на обед щи вчера были, сегодня – уха! Вечером мясное обязательно! Ты не думай! Да еще жена принесет! Моя с утра должна была прийти, да она в две смены сегодня – за сентябрь план выполняют! Ты не куришь?

Белов покачал головой.

– Я тоже не курю, но за компанию можно было бы. Ты на трассе или в Ермаково? Ты кем вообще, не экскаваторщиком? Тут у нас один товарищ два года экскаваторщиком на трассе отработал – домик приобрел в Анапе. Зовет в отпуск, фрукты, говорит, там и покупать не надо – через заборы висят! Сам-то сколько зарабатываешь?

– Я на буксире работаю.

– О-о! – поразился чему-то Николай, вздыбив брови. – Кем?

– Боцманом!

– Ну да? – не поверил Николай.

– А что?

– Боцман толстый, а ты не толстый… И по лицу тоже… молодой ты еще. А денег сколько?

– Тыщу.

– Мало! У тебя работа опасная! У меня на электростанции тыща пятьсот, а кто на сдельной да на трассе, те и по две, и по три заколачивают! Но все равно хорошо. Я из Тамбовской области, – он перешел на шепот, – у нас там народ за трудодни корячится, только с голоду не подохнуть! Тятя рассказывал, у них раньше свиньи лучше питались! Я сначала в Тамбов на завод уехал, там ФЗУ закончил и сюда. Тут много платят! Ты у нас в ресторане был?