– Мама, что с тобой? – Коля крепко держал ее за руку. – Тебе их жалко?

– Тихо, Коля, что ты… – Ася испуганно оглянулась, но народ уже почти весь вышел. – Давайте не пойдем!

– А как же еда? У нас только кипяток… – не понял Коля.

– Я могу пойти, я их не боюсь, мне баба много рассказывала про заключенных! Они ничего плохого не сделали! – Сева со спокойной решимостью глядел на мать. – Дай мне деньги, я куплю! Я же ходил за хлебом!

– Сева, я просила не говорить на эту тему! – зашептала Ася.

На базарчике местные продавали вареную картошку, хлеб, соленую и вяленую рыбу. Брусника и клюква стояли в ящиках и бочонках, картошка в мешках. Ася купила вяленых окуней, хлеба и теплой отварной картошки.

Сели ужинать в своей каюте. Юрий, глава норильского семейства, тоже ходил на рынок, улыбнулся над Асиными окунями, он купил соленого тугунка[136], омулей, черемши и бочонок брусники. Составили общий стол. Коля принес кипятка, и Ася заварила хорошего московского чая.

Юрий был врачом, заведовал отделением в городской больнице Норильска, его жену звали Елена, она работала геологом в Управлении шахты. У них была пятилетняя девочка. Они многое могли бы рассказать о жизни в этих местах, но Ася боялась, что они сами начнут расспрашивать, и обходила стороной все вопросы, куда и зачем они едут. Иногда просто не отвечала, это выглядело довольно глупо, но так надо было. Если бы лагерное начальство Горчакова узнало, что к нему приехала жена, его немедленно перевели бы в другой лагерь. Это утверждал он сам, когда не разрешал ей приехать в Норильск, и это же подтвердила его освободившаяся сестра. Это правило неукоснительно выполнялось по всему ГУЛАГу.

Норильчане перестали спрашивать. Говорили о Москве, о Ленинграде, о енисейской погоде, красоте и богатствах тундры.

Ася долго не могла уснуть. Все ее ответы о Ермаково выглядели подозрительно – у нее не было ни вызова на работу, ни подъемных, она ехала с двумя детьми, не представляя себе, куда едет. Любой милиционер через пять минут разговора должен был понять, что здесь что-то не то.

Утром проснулись от грохота дров, падающих в бункер. Опять долго грузились, на этот раз заключенных не было, работала одна команда. Капитан спросил в рупор добровольцев, и кто-то из пассажиров тоже засучил рукава. Погода портилась, после Ярцева сделалось пасмурно, с неба посыпался дождь, вперемешку со снегом. Река стала серой, унылой и совсем безлюдной. Когда пришли в Ворогово, ветер дул уже с севера, палуба стала обмерзать, да и стоять на ней уже не хотелось. Енисей делался шире, а течение замедлялось. Знаменитые скальные острова Корабль и Барочка и опасную Осиновскую систему порогов, которых ждал Коля, проходили ночью, и их было едва видно.

Капитан спешил, подгонял на разгрузках, на бункеровку дровами выгонял всю команду. Берега стали белыми от снега, отчего река выглядела стальной и бездушной. Ася волновалась, в Ворогово она слышала обрывок разговора капитана с начальником пристани, что в Дудинке уже стоят двадцатиградусные морозы и навигацию могут сократить.

В каютах было жарко, Юрий с Еленой занимались с дочкой, читали книжки, играли в шашки и «чапаевцев», перекусывали, спали и Асиных волнений не разделяли.

– Сейчас прижмет, потом отпустит, так рано Енисей не закрывают, – рассуждал отец семейства, откладывая книжку. – Доплывете. Вам километров пятьсот осталось…

– Семьсот, – уточнил Коля.

– Успеете, два-три дня и будете на месте. Нам после вас еще пятьсот километров…

Погода успокоилась, снова стало солнечно и красиво, Енисей заголубел в белых берегах. Морозило уже крепко, ночью градусник опускался до минус пятнадцати и ниже. К Туруханску подходили шестого октября утром. Пристань стояла на впадении широкой и полноводной Нижней Тунгуски в Енисей. Входя в Тунгуску, «Мария Ульянова» резала носом лед у дебаркадера. Лед был крепкий, вся Тунгуска, насколько хватало глаз, стояла.

Опять быстро разгружались, спешно бункеровались дровами, но вдруг все замерло. Капитан ушел в поселок и вернулся только вечером. Его обступили пассажиры.

– Спокойно, товарищи, руководство решает вопрос о нашем дальнейшем движении. В Дудинке и в Игарке морозы, и по прогнозу ослабления не ожидается. Идти мы можем, но это определенный риск, все-таки у нас пассажирское судно. Не волнуйтесь, все решим!

– Дак что решим?! Идти надо, когда он так рано вставал! – требовали самые нетерпеливые.

– Я тоже так считаю, но это вопрос не моей компетенции. Есть начальник пароходства, есть метеорологическая служба. Расходитесь по каютам, пожалуйста.

– А если встанет, нас куда денете?

– Товарищи, дорогие, я не Господь Бог, за погоду не отвечаю! Вы можете сойти в Туруханске или вернуться с нами в Красноярск. Если будем вынуждены вернуться, обратно повезем бесплатно, конечно. Есть такое распоряжение.

– Да как же так? А кормить кто будет? Да-да, кормежка-то как? Государство должно озаботиться! У нас дети! А отсюда-то как?! Тут дорог нет! – Люди зашумели, заговорили, обсуждая неприятный поворот событий, но капитан, не слушая, стал подниматься в рубку.

На следующее утро было объявлено, что «Мария Ульянова» возвращается в Красноярск. Желающие могут выходить в Туруханске, время на разгрузку – один час.

У Аси оборвалось сердце. До Ермаково оставалось сто семьдесят километров, она узнала у капитана. Ночью она не спала, пытаясь придумать, как быть, если судно развернется, и вот надо было принимать решение. Они стояли на палубе, людей выходило совсем немного, выгружались и их соседи-норильчане.

– Мы можем сойти и как-нибудь добраться… – Ася с тревогой следила за пассажирами, спускающимися по трапу. – Люди говорят, по Енисею зимняя дорога всегда есть, по ней ездят…

– Может, растает, мам? Вон еще пароходы стоят… – Коля предлагал сойти.

Ася застыла в нерешительности, слушала и не слышала соображения возбужденных детей, она видела, что они не хотят возвращаться. Она тоже не хотела.

– Если не уедем, придется жить здесь до следующего лета… – она в смятении смотрела на заваленное снегом село. Храм с высокой колокольней высился над Енисеем, крестов не было… – С работой здесь очень плохо. У нас мало денег…

– Если бы нас не было, ты бы осталась? – спросил Сева.

– Осталась бы! – честно ответила Ася.

– Еще можно улететь на самолете! – осенило Колю.

– Не знаю… нет денег.

– Выходящих просьба поторопиться, до конца разгрузки осталось двадцать минут! – разнесся над пристанью и заснеженным берегом женский голос из корабельного репродуктора.

У Аси все сжалось внутри.

– Мам, мы с Севой тоже хотим сойти.