— Да, сержант.

«Судя по тому, что творится вокруг, — подумал Остолоп, — у парнишки не ахти сколько шансов дожить до этих лет».

* * *

— Нет, — отрезал генерал Паттон. — Говорю вам, нет, черт побери.

— Но, сэр, — Йенс Ларсен обиженно развел руками, — я хочу всего лишь связаться с моей женой, дать ей знать, что я жив.

— Нет, — повторил Паттон. — Еще раз говорю вам: нет! Никаких контактов с Металлургической лабораторией или кем-либо из ее персонала, кроме случаев особой надобности. При этом всякие вопросы личного порядка начисто исключаются. Это, доктор Ларсен, непосредственные распоряжения, полученные мною от генерала Маршалла, и я не намерен их нарушать. Таковы самые основные требования безопасности относительного любого важного проекта, не говоря уже об этом. Маршалл почти ничего не сообщил мне о проекте, и я не собираюсь получать дополнительные сведения. Раз мне нет необходимости знать об этом, мне не следует… точнее, я не должен об этом знать.

— Но Барбара не имеет отношения к Метлабу, — возразил Йенс.

— Разумеется. Зато вы имеете, — сказал Паттон. — Неужели вы настолько слабовольны, что готовы выдать ящерам надежду Соединенных Штатов ради собственного спокойствия? Ей-богу, доктор Ларсен, надеюсь, что нет.

— Я не понимаю, почему короткое сообщение расценивается как предательство, — удивился Йенс. — Скорее всего ящеры даже не заметят его.

— Возможно, — согласился Паттон. Он встал из-за стола и потянулся. Рост генерала позволял ему смотреть на Йенса сверху вниз. — Возможно, но не наверняка. Если тактические соображения ящеров похожи на наши, а пока что у меня не было повода усомниться в этом, то они стремятся перехватывать как можно больше наших сигналов и пытаются выуживать оттуда конкретные сведения. Я говорю на основе собственного опыта, что никто — никто! — не может знать заранее, какой кусочек головоломки окажется тем самым недостающим кусочком, который позволит врагу составить целостную картину.

Йенс знал о требованиях безопасности. Но ему никогда не приходилось сталкиваться с военной дисциплиной, поэтому он продолжал спорить:

— Вы могли бы послать сообщение, даже не указывая моего имени. Просто «Ваш муж жив и здоров» или что-то в этом роде.

— Я отказываюсь выполнить вашу просьбу, — ответил Паттон. Затем, словно прочитав скрытые мысли Ларсена, добавил: — Любая попытка игнорировать сказанное мною и склонить связиста к тайной отправке подобного сообщения приведет к вашему аресту и заключению, если не хуже. Напоминаю вам, у меня есть свои военные секреты, и я не позволю вам подвергать их опасности. Вам вполне понятны мои слова?

— Да, сэр, вполне, — уныло ответил Ларсен. Он действительно пытался найти какого-нибудь сочувствующего радиста. Что бы там ни говорил Паттон, Йенс по-прежнему не верил, что подобное невинное сообщение сдерет завесу тайны с Метлаба. Однако он был не в состоянии оценить, насколько сильно передаваемые сообщения могут повредить американским войскам, все еще находящимся здесь, в западной части Индианы. Крупномасштабное наступление должно окончиться победой, или же все происходящее в Чикаго потеряет смысл, поскольку Чикаго окажется в чешуйчатых лапах ящеров.

— Я вполне сочувствую вам, доктор Ларсен, если эти мои слова вообще способны вам помочь, — сказал Паттон.

«Сказано резко, но, возможно, он действительно считает, что сочувствие способно помочь», — подумал Йенс.

— Благодарю вас, генерал, — кивнул он и вышел из кабинета Паттона.

Под ногами, среди тающего снега, торчали клочья пожухлой желтоватой травы. Над головой катились желто-серые облака. Дул северо-западный ветер, и его жгучие порывы быстро начали превращать орлиный нос Йенса в сосульку. Все признаки метели налицо, только снега нет.

Мысли Ларсена были столь же угрюмыми, как и погода. Он шагал в направлении Оксфорда. «Потемкинская деревня», — пришло ему на ум. С воздуха городок определенно казался тихим, как любой другой лишенный горючего город на Среднем Западе. Но за стенами домов и гаражей, за копнами сена и поленницами дров собрались мощные бронетанковые силы. Йенс подумал, что они здорово могли бы влепить нацистам. Вот только враг, противостоящий им, намного опаснее немцев.

Ларсен зашел в кафе «Синяя Птица». У стойки сидели несколько местных жителей и несколько солдат в гражданской одежде (на улицах Оксфорда никому не разрешалось появляться в форме). Позади них повар жарил блины на дровяной жаровне вместо бесполезной теперь газовой плиты. Вытяжки у нее не было, и дым шел прямо в зал. Обернувшись, повар взглянул на Ларсена:

— Чего желаешь, приятель?

— Я знаю, чего желаю. Как насчет хвоста омара в топленом масле, спаржи в голландском соусе и аппетитного салата из свежей зелени? А теперь — что у вас есть?

— Твой омар плавает в море, дружище, — ответил повар. — А есть у меня оладьи, яичница из порошка и консервированная свинина с бобами. Если не по нутру, можешь проваливать.

— Идет, — сказал Йенс.

Именно этим он все время и питался после удивительного обеда у генерала Паттона, когда они ели жареные куриные ножки. Йенс уже не был таким исхудавшим, как в день встречи с Эдди Вагнером. Но он давно поклялся: когда кончится война (если она кончится), он больше никогда не притронется к консервированным бобам.

Единственное достоинство такого обеда заключалось в том, что за него не надо было платить. Паттон забрал несколько городских закусочных и присоединил их к своей интендантской службе. Ларсен считал это великолепным решением. Без армейского продуктового снабжения эти забегаловки давно бы позакрывались.

Чтобы лучше замаскировать своих солдат, Паттон вдобавок разместил их на постой к местным жителям. Насколько было известно Йенсу, разрешения генерал ни у кого не спрашивал. Если Паттона это и тревожило, внешне он не показывал виду. Возможно, на это у него были причины: отцы-основатели американской демократии не предвидели вторжения из космоса.

Но если начать вольно обращаться с конституцией и оправдывать свои действия военной необходимостью, чем все закончится? Йенс жалел, что ситуация не позволила обсудить это с Паттоном. У них могла бы состояться интересная философская дискуссия, не начни генерал наседать на него за попытку передать весточку Барбаре. Но тогда, в кабинете, Паттон либо наорал бы на него, либо пропустил бы его слова мимо ушей. Ни тот, ни Другой вариант не соответствовали просвещенному обмену мнениями.

— У кого-нибудь найдется сигаретка? — спросил один из солдат в гражданской одежде.

Ларсен не ждал иного ответа, кроме грубого хохота, что солдатику и досталось. Затем старик из местных, которому было не меньше семидесяти, высохший, с охотничьей шапочкой на голове, насмешливо смерил парня взглядом и протянул:

— Сынок, даже если бы у меня и завалялась лишняя сигарета, ты не настолько пригож, чтобы дать мне то, чего я за нее хочу.

Щеки солдатика сделались под цвет пламени жаровни. Повар недовольно махнул рукой, ведя старику заткнуться. Ларсен присвистнул. Старик хихикнул, показывая, что не стыдится своего пристрастия, затем снова взялся за чашку пойла, которое в армии за неимением подходящего определения для такой дряни называлось кофе.