– приехал в Севастополь, забрал десять человек судившихся, несколько несудившихся, увез их с собой обратно в Джанкой, где вторично, не считаясь элементарными юридическими нормами, предал их военно-полевому суду». Это вызвало возмущение рабочих и членов Южнорусского правительства, 12 марта прибывших в Севастополь: «– Я отправился на телеграф, – рассказывает председатель правительства Мельников, – и вызвал по прямому проводу генерала Слащева. Во время разговоров с ним я подчеркнул, что прекрасно понимаю границу между компетенцией власти военной и власти гражданской и совершенно не намерен вмешиваться в его действия. Если суд признает рабочих виновными, они должны быть расстреляны. Но сделать это нужно с соблюдением всех законных гарантий для каждого из подсудимых. Не вмешиваясь в военную сферу, мы как представители гражданской власти опасаемся, что малейшая неправомерность в этом процессе бросит находящихся в тылу рабочих в объятия большевиков. В охранении спокойствия в тылу мы заинтересованы, а посему мы просим его не допустить чего-нибудь неправомерного. Я сказал также Слащеву, что среди рабочих носится слух, будто арестованные уже расстреляны. Добавил затем, что указанные рабочие, раз дело о них разбиралось уже в военно-полевом суде, могут быть судимы только или в корпусном суде, или в военно-морском, но никак не в военно-полевом во второй раз. Правительство вмешалось в это дело потому, что соблюдение законности оно полагает в основу своей деятельности. На это Слащев мне ответил, что военно-полевой суд уже состоялся и арестованные расстреляны. Слащев подчеркнул при этом, что одновременно с расстрелом он нанес поражение большевикам, видимо, связывая эти два факта и делая вывод, что успех имеет, потому что расстреливает. Так как Слащев сообщил, что арестованные расстреляны, разговаривать было больше не о чем. Я заявил ему: «До свидания». «Честь имею кланяться», – ответил он. Когда Мельников вместе с министром внутренних дел Южнорусского правительства Зеелером уходили с телеграфа, вся лестница входа в здание была заполнена представителями рабочих, ожидавшими результата переговоров. Можно себе представить, как они были поражены таким исходом дела. «Мы всегда были противниками большевиков, – говорили они, – теперь нас прямо толкают к большевикам». У Булгакова Хлудов предъявляет расстрелянных рабочих товарищу министра Корзухину, приехавшему хлопотать за них от имени Совета министров.

Фигура С. оказалась настолько яркой, противоречивой, богатой самыми разными красками, что в «Беге» она послужила прототипом не только генерала Хлудова, но и двух других персонажей, представляющих белый лагерь – кубанского казачьего генерала Григория Лукьяновича Чарноты («потомка запорожцев»), которого, как и Хлудова, как и самого С., в Константинополе уволили из армии, и гусарского полковника маркиза де Бризара (С. после того, как Врангель его разжаловал, носил мундир полковника лейб-гвардии Финляндского полка, утверждая, что этот чин, пожалованный императором, Врангель у него отнять не может). Своей фамилией и титулом последний обязан, вероятно, еще двум историческим личностям. Актеру, играющему де Бризара, по словам Булгакова, «не нужно бояться дать Бризару эпитеты: вешатель и убийца». У этого героя проявляются садистские наклонности, а в результате ранения в голову он несколько повредился в уме. Маркиз де Бризар заставляет вспомнить о знаменитом писателе маркизе (графе) Донасьене Альфонсе Франсуа де Саде (1740–1814), от имени которого произошло само слово «садизм». Еще одним прототипом де Бризара послужил обрусевший француз граф Арман Александр (Александр Максимович де Бланке дю Шайла, редактор газеты Донской армии «Донской вестник»). Георгий Владимирович Немирович-Данченко, сын основоположника Художественного театра и начальник отдела печати правительства при Врангеле в Крыму, в своей книге «В Крыму при Врангеле» (1922) характеризовал графа дю Шайла как «представляющего собою по колоритности типичнейшего авантюриста Гражданской войны. По вероисповеданию католик, граф дю-Шайл, в бытность свою до революции в Петрограде, сумел войти в доверие к некоторым высшим представителям нашей церковной иерархии своим желанием перейти в православие. Ему оказывал особое покровительство обер-прокурор Синода В.К. Саблер, и им забавлялись, как заморским титулованным гостем, слывшим в наших лаврах и подворьях за масоноведа и знатока сионских тайн». Однако в православие граф так и не перешел, и «из масоноведа и церковника сделался апологетом казачьей самостоятельности».

Г.Н. Раковский в книге «Конец белых. От Днепра до Босфора» также подробно пишет о том, как придерживавшийся эсеровских взглядов дю Шайла в апреле 1920 г. по приказу Врангеля был арестован в Крыму вместе с командованием Донской армии с генералами В.И. Сидориным (1882–1943) и А.К. Келчевским (1869–1923), командовавшими Донским корпусом, в донском сепаратизме и предал военно-полевому суду. При аресте дю Шайла пытался застрелиться и был тяжело ранен в голову. Впоследствии суд его оправдал, и дю Шайла эмигрировал. Вот как рассказал об этом дю Шайла Раковскому: «– Я знаю, что вы стоите за народ, и хочу вам помочь, – заявил затем матрос. – Вы все равно будете расстреляны. Не лучше ли вам самим покончить с собой? Вот вам мой револьвер… Я отлично знал крымскую обстановку, знал о массовых казнях, производимых Кутеповым в Симферополе, о бессудных расстрелах, производимых Слащевым в Джанкое. Не было у меня никаких надежд на то, что мое путешествие в Севастополь не будет последним. Слова матроса были окончательным толчком. Я взял револьвер и, когда он ушел, выстрелил себе в грудь. Выстрел оказался неудачным. По приезде в Севастополь меня поместили в лазарет».

Булгаков, наоборот, сделал своего де Бризара закоренелым монар-хистом, а близость дю Шайла к православным иерархам спародировал довольно оригинально: де Бризар сперва собирается расправиться с Африканом, приняв его за большевика, и лишь потом, опознав архиепископа, приносит свои извинения. Булгаковский маркиз тоже оказывается ранен, но в голову, и, помутившись рассудком, ошара-шивает Врангеля монархическим бредом: «Как бы я был счастлив, если бы в случае нашей победы вы – единственно достойный носить царский венец – приняли его в Кремле! Я стал бы во фронт вашему императорскому величеству!» Это пародия на настроения, которые преобладали у части крымской публики и о которых писал Раковский: «Усиленно распускаются слухи, что в Крым прибывает, дабы вступить на русский престол, великий князь Михаил Александрович. Одновременно с этим ведется пропаганда в том смысле, чтобы короновали «наиболее достойного». А таким «достойным» и является «болярин Петр» (т. е. Врангель. – Б. С.)».

От дю Шайла у де Бризара – французская фамилия, громкий титул и тяжелое ранение в голову. От С. у этого персонажа – роскошный гусарский костюм и казнелюбие, а также помутнение рассудка, которое есть и у Хлудова, но у маркиза оно – следствие ранения, а не раздвоения личности и мук совести.

У Чарноты от С. – кубанское прошлое (Булгаков учел, что С. командовал сначала кубанскими частями) и походная жена Люська, прототипом которой послужила вторая жена