— Не до того, как поженились? Это странно.

Линн невесело улыбнулась.

— В этом весь Ричард, констебль Хейверс. Он платил алименты до совершеннолетия Вирджинии, но ни разу не видел ее с тех пор, как мы с ней ушли из его дома. Честно говоря, я думала, что он придет на похороны. Я сообщила ему о том, что ее не стало. Но он послал цветы, и все.

— Превосходно, — пробормотала Барбара.

— Он такой, какой он есть. Нет, он не плохой человек, но он не тот мужчина, который мог бы справиться с бременем воспитания больного ребенка. Так бывает, это под силу не каждому. Я, по крайней мере, прошла курсы медсестер, тогда как Ричард… У него за плечами было лишь несколько лет в армии. И в любом случае он мечтал о продолжении рода, то есть ему нужно было подыскивать другую жену. Надо признать, что это оказалось правильным шагом, потому что Юджиния родила ему Гидеона.

— Сорвал банк.

— В каком-то смысле да. Но я подозреваю, что рождение в семье вундеркинда тоже не простое дело, это требует огромных усилий. Иных, чем забота об инвалиде, но тем не менее.

— Юджиния не рассказывала вам об этом?

— Она не любила много говорить о Гидеоне, а когда они с Ричардом разошлись, вообще не упоминала о нем, как, впрочем, и о Ричарде. Да и ни о ком из Дэвисов. По большей части во время своих визитов она помогала мне с Вирджинией. Моя девочка очень любила гулять в парках. И на кладбищах тоже. Наш любимый маршрут проходил по старому Кэмберуэльскому кладбищу. Но я редко ходила туда вдвоем с Вирджинией, потому что мне приходилось фокусировать на ней все свое внимание и я не получала от прогулки никакого удовольствия. А с Юджинией было гораздо проще. То она присмотрит за Вирджинией, то я. Мы беседовали, читали надписи на могильных камнях. С ней нам было очень хорошо.

— Вы разговаривали с ней в день похорон Юджинии? — спросила Барбара.

— Конечно. Но боюсь, ни о чем таком, что могло бы помочь вашему расследованию, мы не говорили. Только о Вирджинии. О том, как это тяжело. О том, как мне справиться с этим. Слова Юджинии были для меня большим утешением. Все эти годы она была мне утешением. А Вирджиния… Вирджиния научилась узнавать ее. Радоваться при виде ее…

Линн замолчала. Она поднялась и подошла к мольберту с последним, незаконченным рисунком своей дочери, на котором отпечатался мгновенный переход от жизни к смерти.

— Вчера я попробовала сама нарисовать несколько таких картин, — задумчиво произнесла Линн. — Я хотела почувствовать то, что чувствовала она, а рисование доставляло ей несказанную радость. Но у меня не получилось. Я начинала снова и снова, пока руки не стали черными от красок, которые я смешивала так и сяк, и все равно ничего такого не почувствовала. И тогда я наконец поняла, как счастлива она была: она навечно осталась ребенком, которому в жизни нужно так мало.

— В этом урок для нас всех, — заметила Барбара.

— Да, верно.

Линн с головой ушла в созерцание рисунка. Барбара заворочалась в своем кресле, желая вывести ее из задумчивости и напомнить о своем присутствии.

— В Хенли Юджиния встречалась с мужчиной, миссис Дэвис. Это военный в отставке, его зовут Тед Уайли. У него книжный магазин напротив коттеджа Юджинии. Она когда-нибудь упоминала его имя при вас?

Линн Дэвис оторвалась от рисунка.

— Тед Уайли? Владелец книжного магазина? Нет. Она никогда не рассказывала мне о человеке по имени Тед Уайли.

— А о ком-нибудь другом, с кем у нее были близкие отношения?

Линн обдумала этот вопрос.

— Она старалась не рассказывать о себе слишком много. Всегда была довольно сдержанной. Но по-моему… не знаю, поможет ли вам это, но последний раз, когда мы с ней разговаривали — это было незадолго до кончины Вирджинии, — она сказала… Знаете, я не уверена, важно ли это. По крайней мере, означает ли это, что она испытывала к кому-то особые чувства.

— Думаю, это нам поможет, — сказала ей Барбара. — Что именно она сказала?

— Дело даже не в том, что она сказала, а в том, с какими интонациями. В ее голосе была легкость, которой я раньше не слышала. Она спросила, верю ли я, что можно влюбиться там, где совсем не ожидаешь найти любовь. Она спросила, считаю ли я возможным, что можно знать человека не один год, а потом вдруг увидеть его совершенно в ином свете, чем раньше. Спросила, считаю ли я возможным, чтобы из этого нового взгляда выросла любовь. Может, она говорила о том военном, про которого вы спрашивали? О том, кого она давно знала, но в кого влюбилась только сейчас?

Барбара тоже подумала, что это вполне вероятно. Но не стоило забывать, что в момент своей смерти Юджиния Дэвис находилась рядом с жилищем другого мужчины, имея в сумочке его адрес.

Она спросила:

— А про Джеймса Пичфорда она не говорила?

Линн покачала головой.

— А про Пичли? Или Пичеса?

— Нет, этих имен я не припомню. Но такой уж она человек: не любила рассказывать о себе.

Женщина, которая не любила рассказывать о себе и которую в конце концов убили. А что, если ее убили именно потому, что она не хотела о себе рассказывать?

Старший инспектор Эрик Лич слушал старшую сестру реанимационного отделения больницы «Чаринг-Кросс». Ничего хорошего она ему не сказала. «Без изменений» — эту формулировку врачи используют, когда отдают судьбу пациента на волю Бога, судьбы, природы или времени. Им не надо прибегать к ней, если больному становится лучше, если старуху с косой удалось отогнать, если имело место неожиданное и чудесное выздоровление. Лич повесил трубку и в задумчивости уставился на заваленную бумагами столешницу. Он размышлял не только о случившемся с Малькольмом Уэбберли, но и о собственных недостатках и о влиянии этих недостатков на его способность предвидеть повороты в ходе расследования.

Ему нужно разобраться с Эсме. С этим, по крайней мере, все ясно. Как это сделать, он скоро поймет. Но необходимость этого очевидна. Ведь если бы он не отвлекся на переживания Эсме о новом приятеле ее матери (не говоря уже о чувствах, охвативших его самого при известии о том, что Бриджит нашла ему замену), то наверняка бы вспомнил, что Дж. В. Пичли, также известный под именем Джеймс Пичфорд, в свое время носил имя Джимми Пичес и что причастность этого Джимми Пичеса к смерти ребенка в Тауэр-Хамлетсе в свое время занимала первые полосы всех мало-мальски уважающих себя таблоидов. Не тогда, когда умер тот несчастный ребенок, — тогда все разрешилось достаточно быстро, после вскрытия, — а гораздо позднее, когда умер другой ребенок, на этот раз в Кенсингтоне.

Когда та чудовищно одетая женщина из Скотленд-Ярда сообщила добытый ею факт, Лич сразу все вспомнил. Он пытался убедить себя, что стер эту информацию из своей памяти, стер потому, что она ничего не меняла, лишь вызывала излишнюю агрессию по отношению к Пичфорду во время следствия по делу смерти младшего ребенка Дэвисов. Но правда состояла в том, что он должен был вспомнить в любом случае, а из-за Бриджит, из-за ее нового приятеля и особенно из-за переживаний Эсме не вспомнил. И это было недопустимо — не вспомнить факт, связанный с давнишним делом, потому что чем дальше, тем больше крепла его уверенность в том, что то дело связано с нынешним расследованием убийства Юджинии Дэвис. И с наездом на Малькольма Уэбберли.