— Простите, господин Традескант, вы нездоровы? — спросил он.

— Я потерял сына, — тихо ответил Джон. — И теперь для меня ничего не имеет значения. Даже новый парламент.

На мгновение лорд Ламберт был ошеломлен.

— Джонни?! Я не знал! А что случилось?

— Он утонул в нашем маленьком озере, — Джон выговаривал слова, казалось, в тысячный раз. — В ту самую ночь, когда вы у нас обедали.

Ламберт отшатнулся.

— Когда его повергло в отчаяние известие о том, что я купил Уимблдон?

Джон кивнул:

— В ту самую ночь.

Лорд Ламберт был сражен ужасом.

— Но ведь не из-за того, что он сказал тогда? Он ведь не поэтому утонул?

Джон покачал головой.

— Потому что он знал, его дело проиграно. Если бы этого не произошло той ночью, это случилось бы в другой раз. Он не видел для себя места в том мире, который создали Кромвель, вы и я вместе с вами. Он хотел быть садовником короля и не мог слышать, что короли — никчемные создания. Джонни никак не мог с этим согласиться. А я не сумел объяснить ему.

Джон помолчал, переживая бесполезность сожалений.

— Я всегда был человеком без твердых убеждений. Поэтому, когда мой сын ошибочно уверился в чем-то, я не смог его поправить. Он уверовал в самого вздорного принца, сына самого несообразного короля. И мне не удалось объяснить ему, что, когда служишь королю, прежде всего нужно научиться не воспринимать его слишком серьезно, не любить его слишком пламенно. Джонни оказался слишком близко к королевской службе, но недостаточно близко, чтобы распознать, что она представляет собой на самом деле.

Он посмотрел на Ламберта. Генерал внимательно слушал. Джону удалось выдавить слабую улыбку.

— Но это мое личное горе, — сказал он. — И я не хотел бы обременять вас своими неприятностями, милорд. Давайте обойдем сад, вы сможете заказать все, что захотите. Моей жены сегодня нет дома, заказ примет Джозеф.

— Передайте ей, что я сожалею о случившемся, — сказал Ламберт, направляясь к калитке, ведущей в сад. — Скажите ей, что я глубоко и искренне сожалею о вашей потере. Такой прекрасный юноша. Он заслуживал лучшей участи.

— Да, он был прекрасным юношей, — повторил Джон, и лицо его на мгновение осветилось.

Ламберт кивнул и тихо удалился в сад, где прошелся по аллее, обсаженной каштанами, полюбовался на клумбы с изысканными тюльпанами, размышляя, сможет ли Джон когда-либо извлечь из этого хоть какую-нибудь радость, теперь, когда больше нет Традесканта, чтобы унаследовать этот сад после него.

Зима 1654 года

Новый парламент просуществовал недолго. Его программа социальной справедливости, по мнению многих влиятельных лиц, чья основная надежда на реформы заключалась в возможности урвать кусок пожирнее от богатства и власти короля, оказалась слишком радикальной. Они никогда не заходили так далеко, как солдаты армии, боровшейся за то, чтобы положить конец жадности и тирании, и действительно верившей в то, что в результате их борьбы может родиться новый мир.

Когда Кромвель увидел, что его новый парламент из отобранных богобоязненных людей, которые, как он надеялся, могли бы ввести в стране справедливость, оказался слишком инертным и неповоротливым для того, чтобы стать воистину парламентом безгрешных праведников, он попытался сотворить парламент, выбираемый избирателями. Но и этот парламент, как оказалось, не смог подняться над собственными интересами. И тогда Кромвель в какой-то степени утратил оптимизм. Разочаровавшись и ощущая собственное бессилие, он принял тяготы власти и титул лорда-протектора и уже больше никогда не верил в то, что узрит в Лондоне Новый Иерусалим.

— Не знаю, ради чего была вся эта война, если мы всего-навсего поменяли короля на лорда-протектора, — устало сказал Джон Эстер за обедом.

— Да уж, — тихо согласилась она.

Они сидели в молчании, которое теперь частенько царило за их столом. Получалось, что без Джонни им нечего было планировать на будущее, нечего было обсуждать. Выручка от посетителей была недурной, книги заказов заполнены. Но Эстер отошла от дел и потеряла интерес к саду. Она никогда не жаловалась, но чувствовала себя так, будто работала слишком долго и слишком много, а теперь вдруг оказалось, что все это было впустую.

— Я тут подумываю о Виргинии, — нерешительно сказал Джон. — Сегодня ко мне приходил мой старый друг по тем временам — Бертрам Хоберт.

Эстер подняла голову.

— Тот самый Хоберт, который был там близок к смерти?

Джон кивнул.

— У него наконец уродился хороший урожай табака, и он приехал сюда, чтобы продать его. А проделав это путешествие вместе с женой, он получает право еще на два бесплатных надела и хочет расширить свою плантацию. С собой он берет нескольких батраков, он планирует обрабатывать и их участки. Он просто полон уверенности в себе. Он возвращается в Америку вместе с семьей Остинов, и у них на корабле есть свободные места.

Джон сделал паузу.

— И я подумал, может, ты захочешь поехать со мной в Виргинию? Ты бы посмотрела на нашу землю, может, тебе бы понравилось, и если бы мы поехали вдвоем, то тоже получили бы два надела. Мы могли бы продать их или найти кого-то, чтобы обрабатывать нашу землю. А может, ты бы захотела построить дом и осесть там. Думаю, Джеймстаун стал гораздо лучше за те годы, что прошли с моего первого приезда туда, и теперь…

Он умолк.

Он почти что произнес: «Теперь нас здесь ничего не держит», но ему и не нужно было говорить это вслух. Из всех людей на земле никто лучше Эстер не знал, что в Ламбете ничего не осталось, кроме редкостей и растений.

— А что та женщина, которую ты оставил там? — спросила она без обиняков.

Он опустил голову.

— Я никогда больше не увижу ее, — сказал он.

В его словах не было обещания человека исправившегося. В его голосе слышалась уверенность человека, знающего, что что-то закончилось навсегда.

— Она будет со своими соплеменниками, а я — со своими. Давно прошли те времена, когда повхатаны мирно сосуществовали бок о бок с плантаторами.

Эстер ненадолго задумалась.

— А кто будет присматривать за нашим домом, пока нас не будет?

— Элиас Эшмол с радостью поживет здесь, — отметил Джон. — Он обещал мне помочь в составлении каталога нашей коллекции редкостей, и он очень интересуется нашим садом.

На лице Эстер отразилось сомнение.

— А вдруг что-то случится? — спросила она.

— Он справится. Он — человек опытный, ему доводилось управляться с имениями и побольше, чем наша маленькая обитель.

— А с чего это он такой услужливый? — спросила она напрямую. — Почему он так рвется помогать нам?