нормально. Практически даже честно. То есть, я хочу сказать, мухлевать может кто угодно. Но вот пользоваться какими-нибудь там заклятьями — это значит искушать Судьбу.

— Судьбу? Боюсь, кого пострашнее, — хмуро промолвила Маграт.

Нянюшка Ягг вздрогнула.

— Пошли, — решилась Маграт. — Нужно остановить ее.

— А все ее йогоизм, — слабым голосом сказала нянюшка Ягг. — Страшное дело этот самый йогоизм.

— А у меня, — поделилась матушка, — три маленькие картинки королей и три забавные единички.

Трое партнеров просияли и перемигнулись.

— Это называется тройственный дуркер! — сказал тот, что пригласил матушку к столу и которого, как выяснилось, зовут господин Честни.

— Так это хорошо или нет? — спросила матушка.

— Это значит, что ты снова выиграла! — Он придвинул к ней кучку пенни.

— Ух ты! — восхитилась матушка. — То есть, выходит, у меня… сколько же это будет… почти пять долларов, да?

— Ничего не понимаю, — покачал головой господин Честни. — Должно быть, здесь у нас то самое знаменитое везение новичка, правда, ребята?

— Если так и дальше пойдет, мы вообще без гроша за душой останемся, — подхватил один из его компаньонов.

— Да, неровен час, она с нас и пиджаки поснимает, запросто, — присоединился третий.

— Ха-ха.

— Похоже, нам лучше выйти из игры, пока не поздно, — притворно озаботился господин Честни.

— Ха-ха.

— Ха-ха.

— Ха-ха.

— Ой нет, лучше давайте продолжим, — тревожно улыбаясь, забеспокоилась матушка. — Я только-только начала входить во вкус.

— Тогда тебе стоит дать нам хоть немножко отыграться, ха-ха, — сказал господин Честни. — Ха-ха.

— Ха-ха.

— Ха-ха.

— Ха-ха. А как насчет сыграть по доллару? Ха-ха?

— О, сдается мне, что такая азартная дама будет не против сыграть по доллару, — сказал третий.

— Ха-ха!

Матушка взглянула на свою кучу пенни. Мгновение она как будто пребывала в нерешительности, но потом — как рассудили по ее виду трое шулеров — осознала: ну разве может она проиграть, коль пошла такая пруха?

— Давайте! — воскликнула матушка. — По доллару так по доллару! — Она порозовела. — Это так возбуждает, верно?

— Точно, — согласился господин Честни и потянул к себе колоду.

Раздался ужасный грохот. Все трое шулеров уставились на стойку, с которой сыпались осколки зеркала.

— Что случилось?

Матушка одарила господина Честни милой старушечьей улыбкой. Она вроде и не обратила внимания на происшествие.

— Должно быть, стакан, который тот парень вытирал, выскользнул у него из руки и угодил прямиком в зеркало, — объяснила она. — Надеюсь, бедняжке не придется платить за ущерб из своего кармана.

Ее партнеры переглянулись.

— Продолжим, — сказала матушка. — Мой доллар уже весь наготове.

Господин Честни нервно взглянул на осиротевшую раму. Потом пожал плечами.

От этого движения что-то где-то высвободилось. Послышался приглушенный щелчок, как будто мышеловка сделала свое черное дело. Господин Честни побелел и схватился за рукав. Оттуда вывалилось небольшое металлическое приспособление, состоящее в основном из пружин и гнутых проволочек. Среди них застрял помятый туз пик.

— Оп-па! — выразилась матушка.

Маграт через окошко заглянула в салон.

— Ну, что она там делает? — прошипела нянюшка Ягг.

— Снова улыбается, — ответила Маграт.

Нянюшка Ягг покачала головой.

— Йогоистка, — только и сказала она.

Матушка Ветровоск придерживалась того самого метода игры, который приводит в бессильную ярость профессиональных игроков по всей множественной вселенной.

Она держала карты в кулачке тесно сдвинутыми и в нескольких дюймах от лица, так что разглядеть можно было только самые их краешки. Она смотрела на свои карты так, словно боялась ненароком их обидеть. И создавалось впечатление, что она ни на мгновение не отрывает от них глаз, кроме как для того, чтобы быстро глянуть на стол.

И она очень, очень подолгу думала. И она никогда, никогда не рисковала.

Через двадцать пять минут она проиграла доллар, а господин Честни весь взмок. Матушка уже трижды любезно указывала ему, что он совершенно случайно сдал карту снизу колоды, а потом вообще попросила принести другую колоду «потому что, глядите, в этой у всех карт на обратной стороне какие-то черные точечки».

А все ее глаза… Они были виноваты. Он уже два раза пасовал с прекрасными тройственными дуркерами только для того, чтобы она выиграла с каким-то жалким двойным бублом. На третий раз, когда, как ему показалось, он наконец понял стиль ее игры, господин Честни пошел ва-банк — и его неплохой флюш угодил прямо в зубы пятерному дуркеру, который старая кошелка собирала, должно быть, целый век. А потом — тут у него даже костяшки пальцев побелели — потом эта ужасная, кошмарная карга еще и говорит: «Так я что же, выиграла? Со всеми этими маленькими карточками? Ого, ну и везучая же я!»

После чего, глядя на карты, она начала что-то мурлыкать себе под нос. Раньше трое шулеров только приветствовали бы это. Перестук зубов, шевеление бровями, потирание ушей — такие жесты для человека, знающего значение всех этих незаметных сигналов, означали, что деньги уже хранятся у вас в чулке под матрасом. Но своей «прозрачностью» эта отвратительная старая карга больше походила на кучу угля. А ее мурлыканье было… завораживающим. Вы вдруг ловили себя на том, что пытаетесь разобрать мотив. От этого даже зубы начинали ныть. А потом она выкладывала жалкий неполный флюш в ответ на ваш столь же паршивый двухкарточный дуркер и удивленно спрашивала: «Что, неужто снова я?»

Господин Честни отчаянно пытался вспомнить, как играть в карты без потайного приспособления в рукаве, верного зеркала и крапленой колоды. И под мурлыканье, подобное скрежету гвоздя по стеклу.

При всем при том мерзкая старуха вроде бы даже понятия не имела, как правильно играть.

Через час ее выигрыш составил еще четыре доллара, и, когда она заявила: «Иногда и нам, девочкам, везет!», господин Честни случайно прокусил себе язык.

А затем ему вдруг прямо с раздачи пришел настоящий дуркер-рояль. Перебить эти карты практически невозможно. Такое вообще случается раз или два в жизни.

А она взяла да и бросила свою сдачу! Старая стерва бросила карты! При этом она лишилась целого доллара, черти ее побери, — и все же не колеблясь бросила карты!

Маграт снова заглянула через окошко в салон.

— Ну, что там? — спросила нянюшка.

— У них у всех очень сердитый вид.

Нянюшка сняла шляпу и вытащила из нее трубку. Раскурив табак, она бросила спичку за борт.

— Ага! Попомни мои слова, скоро она примется мурлыкать под нос. О, Эсме умеет назойливо мурлыкать. — Нянюшка выглядела вполне довольной. — А в ухе она еще не ковырялась?

— Да нет вроде.

— Никто не умеет ковыряться в ухе так, как Эсме.

И тут она начала ковыряться в ухе! Все делалось очень женственно, и слабоумная старая мымра скорее всего