— Да Медичи готовы были есть у него с руки, — усмехнулся Тоби. — Он создает и разгадывает шифры. Он торгует информацией. Конечно, всему есть пределы, в том числе и дружелюбию Медичи. Но предложить выгодные условия капитану наемников, чтобы заполучить его деньги, это выгодно и им самим. Так что Асторре оказался в безопасности. А Лионетто, который презирал своего соперника, поддался на уговоры де Флёри и перевел собственные накопления к Маффино, банкиру месье Жаака в Милане. Николас был очень доволен, когда это случилось. Он специально наводил справки в Милане. Сам сказал мне об этом.

Грегорио счел нужным уточнить:

— Чтобы Лионетто оказался разорен, когда обанкротится Жаак де Флёри?

— Нет. Для того, чтобы сделать Жаака де Флёри банкротом, — возразил Тоби. — Именно месье Жаак был его жертвой. Лионетто стал лишь прицелом, с помощью которого наводят стрелу на мишень.

Возможно ли такое? Юлиус в изумлении уставился на него. Жаак, унижавший Николаса когда тот был ребенком, и даже когда повзрослел. Мог ли Клаас спланировать столь изощренную месть?

— Но ты так и не объяснил, зачем Николасу нужно было переманить Лионетто на нашу сторону, — пожелал уточнить Грегорио.

Бесцветные глазки Тоби задержались сперва на Юлиусе, затем вновь устремились на Грегорио. Он сморщился в недовольной гримасе.

— Чтобы он мог предать его. Лионетто — француз. И если кто-то пожелал бы уничтожить Лионетто, то достаточно было донести во Францию, что тот сражается на стороне противника и хранит большую сумму денег в сомнительном женевском банке. Король вовсе не намеревался принести разорение Тибо и Жааку де Флёри. Он хотел лишь присвоить все сбережения Лионетто, но падение банка Флёри последовало за этим само собой.

— Ты полагаешь, что Николас думал об этом? Но как он мог… — выдохнул Юлиус.

— Николас не просто думал. Он подстроил все это, — заявил Тоби. — Ему нужна была некая третья сторона, чтобы сообщить королю Франции насчет Лионетто. Поэтому он подумал о Савойе. Помните лавину в Альпах? Он ничего не планировал заранее. Я видел, как эта мысль пришла в голову Николасу. Он заметил, что монах собирается закричать и просто подбодрил его. Детская выходка, о которой он позднее пожалел. Но еще на постоялом дворе, он собирал всевозможные слухи, и я готов поклясться, что он знал о присутствии среди англичан посланца дофина, сына и злейшего врага короля Франции. Николас встретился с месье Гастоном дю Лионом. Наверняка, они сумели бы пообщаться даже без всякой лавины. Позднее они опять увиделись в Милане. Я сам присутствовал при этом. Предполагалось, что месье Гастон интересуется посыльной службой Шаретти от имени своего хозяина. Разумеется, на самом деле дофин желал купить информацию, а у Николаса было кое-что на продажу или, возможно, для обмена. К примеру, чтобы дофин предал Лионетто через свои связи в Савойе.

— Разве вы до сих пор не поняли? — воскликнул Тоби. — Дофин с удовольствием сделал бы это по целому ряду причин. Он ненавидит своего отца. Он хотел заполучить Лионетто на сторону миланцев. И он не отказался бы уничтожить Жаака де Флёри. Тот всегда был благосклонен к отцу дофина, хотя алчность и подвигла месье Жаака принять деньги Лионетто. И дофин сделал это. Он дал все нужные указания. Гастон дю Лион лично был в Савойе в последний раз, когда Николас проезжал там с Феликсом Именно так, я уверен, разорился Жаак де Флёри.

Невозможно было представить себе, чтобы Николас оказался способен на подобное хитроумие. Терзаясь сомнениями, Юлиус неохотно принялся рыться в памяти. Ему на ум пришел один случай.

— В Милане… Именно Гастон дю Лион рассказал нам с Николасом о банкротстве. И тогда… — он осекся.

— И что тогда? — переспросил лекарь.

— Медичи. Люди Медичи уже ждали нас. Они полностью оплатили нам все долги месье Жаака. Деньгами или товаром. А также вернули не оплаченный месье Жааком товар. Николас еще прежде продал им долговые расписки. Банк Медичи гордился тем, что избежал потерь, поскольку… поскольку их заранее предупредили о банкротстве.

— Вот именно, — подтвердил Тоби. — Николас велел мне сказать пушкарю в Пьяченце, что Жаак де Флёри не станет забирать заказанное оружие. Более того, я должен был попросить Агостино не отправлять пушки в Женеву, даже когда они будут готовы.

— Чтобы они спокойно лежали и дожидались нас, когда падет банк де Флёри, — промолвил Грегорио. — Юлиус… Ты говоришь, что был с Николасом в Милане, когда туда дошли известия о банкротстве. Как Николас воспринял все это?

— Он был в ужасе, так же, как и я. Из-за смерти демуазель Эзоты и всех этих разрушений. Он…

— Что? — спросил Тоби.

— Разбил кувшин, — неловко закончил Юлиус.

— Но испытывал ли он удивление, — пожелал уточнить Грегорио, — по поводу банкротства? По поводу тех денег, которые перечислили ему Медичи?

И в памяти Юлиуса всплыла та жаркая ночь в Милане. И головы в огромных шапках, качающиеся взад и вперед над листами бумаги, густо исписанными цифрами. И Николас, безмолвно сидящий рядом. Тогда Юлиус полагал, что это лихорадка так измотала его.

— Нет. — И помолчав добавил: — Я уверен, он не желал зла демуазель Эзоте.

Неожиданно Грегорио поддержал его:

— Я тоже не думаю, что он желал физически причинить вред месье Жааку. Во время того поединка он лишь оборонялся.

Юлиус не ответил. В конце долгого утомительного путешествия, после убийства двоих человек, — что доказывает это нежелание нападать? Возможно ли такое? Возможно ли после подобного долготерпения такое возмездие. Этот длинный, неприметный, мстительный путь ведущий к разрушению, — неужели именно таким образом Николас желал самоутвердиться? После долгого молчания, Юлиус, наконец, промолвил:

— Он защитил Асторре. Он ведь мог оставить его деньги в Женеве.

— Возможно, он нуждается в Асторре, — заметил на это Тоби. — Но он не защитил Феликса.

— Нет! — яростно воскликнул Юлиус. — Я в это не верю!

— И он нуждается в демуазель, — продолжил лекарь, словно и не слышал. — По крайней мере, для начала. Точно так же, как, для начала, он нуждается и в нас самих.

Грегорио покачал головой.

— Постой. Я думаю, ты заходишь слишком далеко. Я плохо знаю Николаса, но готов поклясться, что он искренен в своем добром отношении к демуазель и к Феликсу. На прошлой неделе эти чувства были заметны нам всем.

— Разумеется, — поспешил отозваться Юлиус. — Боже правый, Тоби, ты же видел его при Сан-Фабиано. Дело ведь не только в лихорадке. И я видел его, когда он услышал о размерах несчастья в Женеве. Он почти не раскрывал рта всю дорогу до Брюгге, и до сих пор еще не пришел в себя. Разве он смог бы чувствовать нечто подобное, если бы был таким чудовищем, каким ты пытаешься его представить?

— Угрызения совести? — усмехнулся Тоби. — Ему нет еще и двадцати. Это его первая проба сил. В следующий раз, вероятно, он расставит ловушки поаккуратнее. Вопрос в том, желаем ли мы сидеть и ждать, пока это случится? Ведь это может оказаться любой из нас. Намеренно или — если вы милосердно желаете оставить возможность для сомнений, — случайно. Сперва я принял его за невинного простака, отягощенного невероятным интеллектом и способного натворить любых глупостей. Я полагал, что мы с вами сможем держать его в узде. А теперь предположите, что он не столь уж и невинен. Представьте, что он прекрасно сознает, что делает, и идет к цели именно таким путем?