этом мире несколько равнее всех остальных. Конечно, откровенность откровенностью, но так бы коротышка просто сбежала от нас куда глаза глядят. А она и без того к этому близка уже.

— Ты говоришь… г-говоришь… — Нацуки скомкала в руках салфетку, усеянную крошками. Голос ее дрожал, щеки горели пунцовым румянцем, — что свое «прозрение» испытала несколько лет назад…

Моника склонила голову.

— Да, это правда. Шесть лет назад. Даже чуть больше, шесть и один месяц, около того.

— Тогда почему ты, черт возьми, не рассказала об этом раньше?

Из-за того, что вы бы отреагировали так, как ты реагируешь сейчас, хех, подумал я. Но озвучить эту мысль не успел. Потому что Монику тоже эмоциональный всплеск разобрал.

— Я пыталась! — вскричала она, — было время, когда я из раза в раз, из цикла в цикл, упрямо вбивала в вас это знание! Я посвящала этому клубные собрания в свободное от скрипта время, я выдергивала вас с уроков, ловила на переменках! Даже домой заглядывала! Думаю, ты знаешь, Нацуки, сколько усилий я могу приложить, и в это я влилась без остатка! Поэтому здесь твои обвинения бьют мимо!

Нацуки от этой тирады аж сжалась. Тут я понял, что пора немножко охладить траханье, скандал нам совершенно ни к чему. Еще ляпнет лишнего. Я осторожно взял Монику под локоть.

— Хорош, Мони, мы все тебя услышали.

Она шумно выдохнула, всхлипнула и шмыгнула носом.

— Только вот проку от усилий все равно никакого, — сказала Моника с какой-то безнадегой, — бывало, что моя убедительность срабатывала. Не всегда, разумеется, я не настолько хороша — тридцать пять раз из ста, наверное. Вы мне верили, и мы вместе начинали искать путь отсюда… А потом наступал день фестиваля, и игра перезапускалась. И когда я видела ваши глаза, в которых даже проблеска этих новых знаний не оставалось, мое желание что-либо менять испарялось понемногу. Только сумасшедший будет повторять одно и то же и надеяться на разный исход.

И несмотря на это, она все равно каждый цикл исправно вкладывала Саёри мысли о суициде, втапливала в пол нездоровые наклонности Юри и стирала Нацуки из реальности. Я хмыкнул. Вообще свою сторону истории Моника сложила красивую, гладкую. Она отлично бы смотрелась в качестве слезливой театральной пьесы. Моноспектакля, например.

(МОНИСПЕКТАКЛЯ АХАХАХАХАХАХ НУ РАЗВЕ НЕ ЧУДЕСНЫЙ КАЛАМБУР)

Жаль, конечно, что этот спектакль шел вразрез с тем, как все было на самом деле. В чем Моника мне честно признавалась все эти несколько дней.

Нацуки исподлобья глянула на Монику. Взгляд был жесткий и с изрядной долей недоверия.

— А что же изменилось сейчас? Кроме того, что Гару теперь не Гару, а вот этот…

— Игорь или Гарик, — подсказал я, — но тебе же вроде привычнее звать меня «Гару».

— Больше нет! — отрезала Нацуки, — мне сейчас вообще непривычно рядом с тобой находиться. Стремно даже!

Она отпрянула от меня как от прокаженного и вскочила с дивана, на котором мы все расположились.

— Нат, ты чего? — Я поднялся следом за ней, — Ты злишься, и это нормально, мы все понимаем. Сядь, пожалуйста, и выдохни. Давай я тебе еще кофейку горячего подолью с печеньками…

— Не подходи! — взвизгнула Нацуки так пронзительно, что зазвенели даже чашки в шкафчике на кухне, — стой где стоишь!

Клянусь всеми богами, искусством звуковой атаки она владела на все сто. Уши мне мгновенно заложило. Ну вот, теперь в них надолго белый шум поселится, типа того из десятичасовых видосов для засыпания.

Моника простерла к ней руки.

— Нацуки…

Та яростно сжала кулаки и с мольбой посмотрела на подругу.

— Моника, блин, скажи, что вы пошутили. Что это все прикол, абсолютно дебильный прикол, который вы вдвоем выдумали… просто, чтоб меня разыграть. За все мои насмешки… и вообще. Еще и пацана того привлекли, брата Гару… Ну признайся ты! Хватит уже, слишком далеко зашло. Гару, и ты… п-пожалуйста.

От того, с какой отчаянной надеждой ее взгляд метался между нами, мне стало физически хреново. Желудок скрутило спазмом, и только что съеденные печеньки подступили к горлу. Пока что из нашей с Моникой импровизации не получалось ничего, кроме боли. Кроме издевательств над человеком. Пластырь мы сорвали, а под ним такая глубокая рана оказалась, что ничем теперь кровотечение не заткнешь.

— Нет! — вновь заорала Нацуки. — Никто, с-сука, не мог меня написать! Только я сама решаю за себя, и никто другой, понятно вам?

Моника, у которой уже тоже глаза были на мокром месте, раскрыла рот, но Нацуки так бешено на нее взглянула, что госпожа президент варежку прикрыла. Исключительно мудрое решение. Мы уже сделали то, что сделали, и теперь будем отвечать за выбор. Не в последний раз. С Саёри и Юри будет то же самое.

(и там тебе придется вовсе повышенную готовность соблюдать, если ты понимаешь, о чем я)

Понимаю. Да только и здесь она не помешает — таким личностным кризисом можно всю себя переломать.

Нацуки сделала широкий круг по комнате и остановилась рядом с большой резной полкой из дерева. На ней стройными рядами теснились фарфоровые статуэтки. Нацуки схватила одну из них и с силой жваркнула об пол. Брызнули осколки.

— Я вам не какая-нибудь картинка, слышите? — выкрикнула она, давясь слезами, — я живой человек! Не смейте меня унижать!

— Никто тебя не уни…

Нацуки схватила еще одну статуэтку и саданула ее об стену.

— Заткнись, Моника! Не желаю ни слова из твоего лживого рта слышать!

Она выставила пальцами презрительные кавычки:

— Сценарий, говорите вы, это все сценарий, каждая неделя прописана… а что вы теперь скажете?

Нацуки нагнулась и подобрала большой осколок. Паршиво. Даже с расстояния я видел, что края у него острые.

(ну че, видать, скрипт все-таки очень упертый, потому что хоть и с запозданием, а кто-то все-таки вскроется)

Горящее румянцем лицо Нацуки исказила гримаса. Руки тряслись, как у законченного алкаша в период тяжелого похмелья. Она приложила осколок к ладони.

— Это есть в вашем идиотском сценарии, м?

Осколок легко взрезал кожу. Показалась кровь — жирные темно-красные капли. Нацуки зашипела и повела острый край вверх. Ее хриплое дыхание и вид этих капель придали мне решимости. К черту.

Оказалось, в такие стрессовые моменты даже Гару на что-то способен. Я подскочил к Нацуки в два шага, и среагировать коротышка не успела. Крепко схватил за руку — точно