В полдень они медленно направились к югу, держась берега Медной реки, и вдруг неожиданно услышали позади себя вой волков Брэма Джонсона. Он донесся до них только однажды, как отдаленное завывание ветра, и тем не менее, когда с наступлением темноты они расположились на отдых, Филипп был твердо уверен, что сумасшедший со своими волками находится где-нибудь поблизости от них. Совершенное изнеможение от усталости сливало для него и для Селии эти часы в одну общую, сплошную массу, в то время как Олаф, одевшись потеплее, всю ночь просидел на страже. Два раза в тишине ночи до него донеслись крики. Одним из них был голос человека, другим – вой его волков.

На следующий день, когда собаки отдохнули, они уже помчались, а когда настала ночь, то расположились на ночлег на опушке леса и разожгли громадный костер. Это был такой огонь, что все было видно на расстоянии пятидесяти шагов и даже больше. И вот именно на этот огонь и явился Брэм Джонсон. Он подошел к костру так неожиданно и так неслышно, что Селия вдруг вскрикнула от испуга, а Олаф, Филипп и Армин в удивлении уставились на него большими глазами. Казалось, что Брэм позабыл обо всем на свете, кроме одной только Селии. Он подошел к ней, долго смотрел на нее не отрывая глаз, а затем круто повернулся и исчез во мраке. Швед бросился за ним вслед, но было уже поздно.

* * *

В конце концов много все-таки в жизни разных происшествий, и подчас таких странных, что просто разведешь руками. Случай с Брэмом Джонсоном с Крайнего Севера, этим безумным человеком-волком, несомненно, относится к их числу. Среди архивных материалов пограничной стражи в Черчилле в настоящее время хранится объемистый пакет, полный официальных и личных документов, подписанных и удостоверенных официальными лицами и властями. Там имеется, между прочим, краткий и откровенный доклад капрала Олафа Андерсона, есть и более длинное и подробное изложение показаний мистера и миссис Филиппа и Селии Брант и Поля Армина. К этим бумагам приложена также и копия официального распоряжения о помиловании Брэма Джонсона. За ним уже не охотится больше никто. «Да будет Брэм Джонсон на свободе» – вот та фраза, которая объявлена всем чинам пограничной стражи, и это, несомненно, разумное и гуманное постановление, так как страна Брэма пустынна и велика, и он никому там не может помешать, охотясь со своими волками при свете полярных луны и звезд.

Перед тем как стальные рельсы железной дороги врезались в Пустыню, единственным пунктом, через который можно было проникнуть в область приключений и в тайны великого снежного Севера, была пристань Атабаска. Даже до сих пор она так и называется на местном наречии – Искватам, то есть дверь, через которую только и можно проникнуть к нижнему течению рек Атабаски, Невольничьей и Макензи. Трудно найти на географической карте эту самую пристань Атабаску, хотя она там и должна была бы значиться, так как история этого места вписана в жизнь человечества более чем ста сорока годами трагедий, приключений и усилий и не так-то легко может забыться. Если ехать по старой дороге, то найдете ее милях в полутораста севернее Эдмонтона. Правда, железная дорога приблизила ее к этому крайнему пункту цивилизации, но по ту сторону этой северной границы цивилизации все еще властвует и показывает свою дикость Пустыня так же, как это было и тысячу лет тому назад; а воды рек целого материка все текут и текут по ней на Дальний Север, в Ледовитый океан. Теперь уж может осуществиться мечта земельных скупщиков – самых жадных охотников за деньгами, каких только носит земля. Они уже воспользовались этой железной дорогой, поднялись по ней вверх, а с ними вместе поехали туда и машинистки, и стенографистки, и представители «золотого капитализма», те, кто обманным путем распродает участки негодной земли беднякам, заехавшим сюда за тысячи верст от ближайшего жилья, чтобы поискать счастья и, быть может, найти на этих участках золото. Вместе с ними приехали туда и прикрываемые законом сделки по купле, продаже и товарообмену, и глаза хищников уже устремились на все те нетронутые богатства Севера, которые лежат между Великими порогами Атабаски и Северным Ледовитым океаном. Но еще глубже, чем мечта о великих богатствах, укоренилась в этих пришельцах-хищниках вера в то, что духи Пустыни уже отжили свой век и по мере продвижения поездов и рельсов к Дальнему Северу все дальше и дальше отходят к Полярному кругу. Надо думать, что все первые колонизаторы этой Пустыни, все эти страдальцы, которые вели здесь до сих пор борьбу с природой, все эти неизвестные и позабытые тысячи разных Пьеров и Жаклин теперь встали из своих гробов, и их скорбные призраки должны уходить еще дальше на Север, чтобы хоть там найти для себя покой.

Ибо именно эти Пьеры и Жаклин, эти Анри и Марии, эти Жаки и Жанны в течение ста сорока лет открывали и закрывали у Атабаски эту заветную дверь к богатствам Севера. Глаза всех этих Пьеров и Жаклин и им подобных теперь с грустью обращаются на этих бесстрастных пришельцев, бессердечных торгашей. И там, по ту сторону этой заповедной двери, дикий свисток локомотива уже перемежается с их первобытными песнями, стелется над лесами угольная копоть, дедовской самодельной скрипке вторит граммофон. А Пьеры, Анри и Жаки, возвращаясь в свои шалаши из далеких поездок за мехами, уже не чувствуют себя здесь хозяевами. Они уже больше не рассказывают повестей о своих приключениях, не поют своих старых песен, потому что теперь у пристани Атабаски уже появился целый город, с улицами, гостиницами, ресторанами, проститутками и с разными строгими постановлениями, которые обязательны только для честных людей, то есть для всех этих Пьеров, Жаков и Анри, и с легкостью обходятся приезжими эксплуататорами.

Едва только прошли слухи, что по этим местам пройдет железная дорога, как все Пьеры, Жаки и Анри залились веселым смехом, сочтя это за самую настоящую выдумку, так как, по их наивному мнению, только один дурак мог бы поверить, что железная дорога могла бы пройти сквозь такие дебри и по таким непересыхающим болотам.

– Это, месье, может случиться только тогда, – говорили они между собой, – когда коровы начнут пожирать оленей и когда мы будем сеять наш хлеб в воде.

Но локомотив все-таки пришел, и коровы стали пастись там, где раньше могли ходить одни только олени, и хлеб действительно стали сеять и собирать на осушенных болотах, там, где прежде стояла вода.

Так подошла цивилизация к Атабаске. Здесь, у пристани, появился городок, здесь же стали строить баржи и, нагружая их товарами, спускать к Ледовитому океану. Атабаску у пристани называют просто рекой. Отсюда, как медлительный, но сильный гигант, она катит свои волны навстречу северным морям. На своем пути она впадает в Невольничью, а Невольничья вливается в Большое Невольничье озеро, из узких гирл которого выходит уже река Макензи и несется дальше до самого океана на пространстве нескольких тысяч миль.

Многое можно услышать и увидеть на протяжении этого великого водного пути. Там жизнь бьет ключом. Там кипят бурные страсти. Там тайны счастливой удачи и романтические грезы. Сказки реки так многочисленны, что не хватило бы для них книг. Они написаны на лицах у мужчин и женщин. Они лежат зарытыми в могилах, столь древних, что на них уже успели повырастать деревья. Все это – трагедии любви, борьбы за любовь. И по мере продвижения все дальше и дальше на Север меняется и содержание этих сказок и повестей. Ибо изменяется мир, изменяется солнце, изменяется сама порода людей. Полгода дня, полгода ночи. А вместе со светом и тьмой меняются и мужчины, и женщины, и сама жизнь. Но Пьер, Анри и Жак встречают эти полгода, распевая старинные песни, поклоняясь все тем же богам, все той же любви, все той же страсти к приключениям. Грохот порогов и завывание бурь не трогают их. Смерть не таит для них в себе ничего ужасного. Они весело борются с ней и торжествуют, когда оказываются победителями. Они просты, как дети, и когда им приходится бояться, то они боятся того же самого, что и дети. Ибо в их сердцах еще много суеверий.