Трудно сказать, было ли оправдано называть это американо-советским предложением, потому что комментарии американцев по этому вопросу все время менялись. Когда оно впервые обсуждалось министрами иностранных дел, двусмысленные замечания Стеттиниуса, казалось, подразумевали принятие идей Советского Союза. Но перед лицом этих противоречивых аргументов Рузвельт на последнем заседании предложил оставить этот вопрос для рассмотрения комиссией в Москве. Затем, когда Сталин усомнился, означает ли это, что американское правительство передумало и больше не согласно с предложением Советского Союза, президент ответил полным согласием: американское правительство полностью готово обсудить сумму и принципы.

Рузвельта можно простить за приверженность нескольким мнениям одновременно. Дело в том, что после слов о возможности изменения названной суммы репараций Московской комиссией. произнесенных Сталиным, он сам пребывал в замешательстве.

В конце концов Рузвельт согласился на эту широкую формулу: возможно, потому, что полагал, что это оставляет вопрос достаточно открытым для будущего рассмотрения; а может быть, из-за записки, переданной ему Гопкинсом во время обсуждения: «Господин президент, русские настолько сдали свои позиции на этой конференции, что нам не следует ставить их на место. Пусть британцы. если хотят, не соглашаются и продолжают не соглашаться в Москве. Проще говоря, это все имеет отношение к Комиссии по репарациям, протоколы которой покажут несогласие британцев с любыми упоминаниями о 10 биллионах. Гарри».

Вопрос решили именно таким образом, и в протоколе, одобренном сторонами, появились строки:

Еще один пункт соглашения по репарациям должен быть отмечен даже в этом упрощенном и сжатом отчете. Он гарантировал, что в репарации, требуемые от Германии, следует включить «использование немецкого труда». Сталин и Молотов объяснили, что они имели в виду только использование двух-трех миллионов немцев для восстановительных работ в Советском Союзе в течение десяти лет. Эти рабочие должны быть выбраны, прежде всего, из наименее крупных военных преступников, затем из активных нацистов, а затем из безработных.

Во время последнего обеда, 10 февраля, когда завершался очередной круг тостов, Сталин сделал попытку улучшить свои шансы на получение репараций. В ходе благоприятной беседы за столом он пожаловался на исход их дискуссии, сказав, что боится по возвращении в Советский Союз рассказать советскому народу, что он не получит никаких репараций из-за того, что британцы были против. Черчилль не упустил благоприятного случая. Он мягко ответил, что. напротив, он надеется, что советский народ получит большие репарации. Сталин намекнул, что ему бы очень помогло, если бы в публичном заявлении, которое будет опубликовано, содержались какие-нибудь гарантии на этот счет. Молотов произнес целую тираду, краткое содержание которой таково: «Мы обсудили вопрос ущерба, причиненного Германией союзным нациям в этой войне. и признали справедливым обязать Германию возможно полнее компенсировать его». Это было одобрено без изменений. Но что будет «возможно», зависело от того, будут ли Соединенные Штаты, как прежде, поддерживать немецкий народ, пока он будет выплачивать репарации, а также от того, как державы-победительницы решат другой первостепенный вопрос – разделять Германию на несколько отдельных государств или нет?

Все соглашения, достигнутые в Ялте, основывались на той предпосылке, что Германия останется единым государством, площадь которого будет уменьшена путем корректировки его границ. Но идея разделения Германии на несколько государств была еще жива.

Со времени согласованного отказа от программы, парафированной в Квебеке, Черчилль и Рузвельт постоянно пребывали в состоянии неуверенности в правильности принятого решения. В октябре Черчилль вкратце обсудил со Сталиным различные варианты разделения Германии, в том числе и образование Конфедерации Дунайского бассейна. Но поскольку эта беседа была всего лишь промежуточным обменом мнениями и все выводы остались открытыми до встречи троих, этим отчетом можно пренебречь.

Сталин произвел эффект, внеся эту проблему на рассмотрение в Ялте. Пока был задан только один вопрос: что предлагает тройка теперь? Черчилль сказал, что британское правительство в принципе по-прежнему склонно поддерживать разделение. Он лично считает. что изоляция Восточной Пруссии и ее ослабление устранят главное зло и что государство Южной Германии и, вероятно, правительство в Вене смогут обозначить линию главного разделения. Но он был озадачен и напуган многочисленными глубинными проблемами, которые предстояло обсудить до принятия какого-либо окончательного решения. Разумеется, такой вопрос нельзя было полноценно обсудить за те немногие дни, которые им осталось вместе провести в Ялте; на кон была поставлена судьба восьмидесяти миллионов человек, а это требовало более чем восьмидесяти минут обсуждения. Кроме того, сказал он, похоже, нет никакой необходимости решать вопрос прямо здесь и сейчас, лучше подождать, когда Германия будет оккупирована, а уже потом принимать решение.

Рузвельт, намеренно или нет, начал с расплывчатых фраз. Казалось, он был склонен согласиться с мнением Черчилля, что с решением можно подождать до тех пор, пока не будет ясно фактическое положение Европы в конце войны. Некоторые моменты в его замечаниях заставляют думать, что он действительно считал правильным подождать, пока ответы на вопросы, разделять Германию до режима оккупации или во время него или не разделять вовсе, а если разделять, то как, решатся сами собой. Но он высказал свое личное мнение, что хорошо бы разделить Германию на пять или семь частей. чтобы исключить возможность нового нарушения мира в Европе.

Сталин искал решения здесь и сейчас. Присоединяясь к последнему замечанию Рузвельта, он открыто заявил, что они все трое в основном придерживаются одного мнения. Поэтому он предложил записать в соглашении, что Германия должна быть разделена, и дать указание министрам иностранных дел отработать его в деталях. Далее он предложил, чтобы предотвратить сопротивление немцев такому решению, добавить статью в условия капитуляции, подтверждающую это намерение. Но, делая это, он, похоже, считал, что капитулировать обязан немецкий народ. Хотя Черчилль возражал. что в этом нет необходимости, поскольку условия капитуляции дадут союзникам неограниченную власть и силу, это было записано.