— Вы поняли меня превратно, — вот и все, что он сказал.

Для того, кто не был на ужине, этот разговор мог бы показаться всего лишь шутливой перепалкой между членами клуба, которые добродушно осыпают друг друга колкостями, прежде чем сесть за стол, вкусно поужинать, выпить и по-приятельски побеседовать. Но я смотрел на их лица и видел, что шутки граничат с непристойностью, в пикировке слышатся ложь и лицемерие, а над комнатой словно туча нависла ненависть — ненависть хозяина к гостям и гостей к хозяину. Я был здесь совершенно чужим, и, хотя каждый из них мне не нравился, мои чувства еще были далеки от ненависти.

— Тогда к столу, — сказал доктор Фишер, — и, пока Альберт подаст ужин, я объясню нашему новому гостю характер моих маленьких приемов.

Я оказался рядом с миссис Монтгомери, сидевшей справа от хозяина. Справа от меня поместился Бельмон, а напротив — актер Ричард Дин. Рядом с каждой тарелкой стояла бутылка хорошего иворнского вина, и только наш хозяин, как я заметил, отдавал предпочтение польской водке.

— Прежде всего, — начал доктор Фишер, — я попрошу вас почтить память двоих наших… друзей — да будет разрешено мне назвать их по этому случаю друзьями — в годовщину их смерти два года назад. Странное совпадение. Хотя я выбрал сегодняшний день по этой причине. Мадам Фэверджон сама наложила на себя руки. Полагаю, что она больше не могла себя выносить — ведь и мне выносить ее было трудно, хотя поначалу она показалась мне интересным экземпляром. Из всех людей за этим столом она была самой жадной, а это кое-что значит. Она была и богаче вас всех. В какие-то минуты я замечал у каждого из вас желание возмутиться теми критическими замечаниями, которые я делал по вашему адресу, и мне приходилось напоминать о подарках, ожидающих вас в конце ужина, и опасности их потерять. Но мадам Фэверджон напоминать об этом не приходилось. Она была готова вытерпеть все что угодно, лишь бы заслужить подарок, хотя свободно могла купить себе не менее дорогой сама. Она была гнусной женщиной, отвратительной женщиной, и все же я должен признать, что под конец она проявила известную отвагу. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из вас — даже наш доблестный Дивизионный — мог с ней сравниться. Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь из вас даже пришла в голову мысль избавить мир от своего бесполезного присутствия. Поэтому я прошу вас поднять бокал за тень мадам Фэверджон.

Я выпил, как и все остальные.

Вошел Альберт, неся на серебряном подносе большую банку икры и серебряные тарелочки с ломтиками лимона и яйцами с луком.

— Извините Альберта за то, что он подает мне первому, — сказал доктор Фишер.

— Обожаю икру, — заявила миссис Монтгомери. — Я могла бы питаться одной икрой.

— Вы могли бы питаться одной икрой, если бы захотели тратить на нее свои деньги.

— Я не такая уж богачка.

— Не трудитесь мне врать. Если бы вы не были так богаты, вы бы не сидели за этим столом. Я приглашаю только самых богатых.

— А как же мистер Джонс?

— Он здесь скорее в качестве наблюдателя, чем гостя, хотя, конечно, будучи моим зятем, может вообразить, что у него есть большие надежды на будущее. Надежды — тоже своего рода богатство. Я уверен, что мистер Кипс мог бы устроить ему солидный кредит, а так как надежды не облагаются налогом, ему даже не придется советоваться с мосье Бельмоном. Альберт, слюнявчики.

Тут я впервые заметил, что возле наших приборов не было салфеток. Альберт повязал слюнявчик на шею миссис Монтгомери. Она взвизгнула от удовольствия:

— Écrevisses! [55] Обожаю écrevisses!

— Мы не выпили за покойного, оплакиваемого нами мосье Грозели, — сказал Дивизионный, поправляя слюнявчик. — Не стану притворяться, будто этот человек лично мне нравился.

— Тогда поторопимся, пока Альберт принесет вам ужин. За мосье Грозели! Он присутствовал только на двух наших ужинах, прежде чем умер от рака, поэтому я не успел изучить его характер. Если бы я знал, что он болен раком, я ни за что бы его сюда не пригласил. Я рассчитываю, что мои гости будут развлекать меня куда дольше. А вот и ваш ужин, теперь я могу приняться за свой.

Миссис Монтгомери испустила пронзительный вопль:

— Да ведь это овсянка, холодная овсянка!

— Настоящая шотландская овсянка. Вам, при вашей шотландской фамилии, она должна понравиться.

Доктор Фишер положил себе икры и налил рюмку водки.

— Она испортит нам аппетит, — сказал Дин.

— Не надо этого бояться. Больше ничего не будет.

— Это уж слишком, доктор Фишер, — сказала миссис Монтгомери. — Холодная овсянка. Она же совершенно несъедобна!

— А вы ее и не ешьте. Не ешьте, миссис Монтгомери. Согласно правилам, вы только потеряете свой маленький подарок. По правде говоря, я заказал овсянку специально для Джонса. Подумал было о куропатках, но как бы он с ними управился одной рукой?

К моему удивлению, я увидел, что Дивизионный и Ричард Дин принялись есть, а мистер Кипс, во всяком случае, взял в руки ложку.

— Если бы дали немножко сахару, — сказал Бельмон, — это, пожалуй, сошло бы.

— Насколько я знаю, жители Уэльса… нет, нет, Джонс, я вспомнил: я хочу сказать — шотландцы, считают святотатством портить овсянку сахаром. Говорят, они даже едят ее с солью. Вы, конечно, можете получить соль. Альберт, подайте господам соль. А миссис Монтгомери решила остаться голодной?

— Нет, нет, доктор Фишер, я не хочу портить вам эту маленькую шутку. Передайте мне соль. Хуже от этого овсянке не станет.

Минуты две, к моему изумлению, все они молча, с угрюмой сосредоточенностью ели. Возможно, рот у них был забит овсянкой.

— А вы почему не попробуете, Джонс? — спросил доктор Фишер, кладя себе еще немного икры.

— Я не настолько голоден.

— И не настолько богат, — сказал доктор Фишер. — Вот уже не один год я изучаю жадность богачей. «Ибо, кто имеет, тому дано будет и приумножится» {155} — эти циничные слова Христа они воспринимают чересчур буквально. Обратите внимание: «дано будет», а не «заработано». Подарки, которые я раздаю после ужина, они легко могли бы сделать себе сами, но тогда они бы их заработали, хотя бы подписывая чек. Богачи терпеть не могут подписывать чеки. Отсюда успех кредитных карточек. Одна карточка заменяет сотню чеков. Они готовы на все, лишь бы получить свои подарки бесплатно. Это одно из самых трудных испытаний, которым я их до сих пор подверг, а поглядите, как быстро они поедают свою холодную овсянку, лишь бы поскорей наступило время раздачи подарков. А