Это предположение подтверждается и обстоятельствами прибытия Гучкова и Шульгина в Псков. Вот как его описывает Дубенский: «Из ярко освещённого вагона салона выскочили два солдата с красными бантами и винтовками и стали по бокам входной лестницы. По-видимому, это были не солдаты, а вероятно, рабочие в солдатской форме, так неумело они держали ружья, отдавая честь «депутатам», так не похожи были даже на молодых солдат»[1269].

Как видим, Гучков с Шульгиным приехали не просто так, приехали со своей «гвардией» (вспомним «красную гвардию» Чхеидзе) как представители новой власти. Причём эти представители были смертельными врагами императора Николая II. Нам могут возразить, что общеизвестно, что В. В. Шульгин был националистом и монархистом. На это мы ответим, что его «монархизм» не отличался ничем от «монархизма» Гучкова. Великий князь Николай Михайлович писал о Шульгине, что в нём всё дышит злобой «к режиму, к ней (к Государыне — П. М.), к нему (к Государю — П. М.)», он этого вовсе не скрывает и говорит «о возможности цареубийства»[1270].

Но почему эти представители новой власти так спокойно и безбоязненно прибыли в Псков в полной уверенности, что уедут обратно с подписанным царём манифестом об отречении?

Потому что к моменту приезда Гучкова и Шульгина у них уже был готовый манифест об отречении императора Николая II от престола.

По всей вероятности, в планах заговорщиков было два варианта действий. В случае если император Николай II согласится на отречение от престола, он, после подписания манифеста, должен быть доставлен в Царское Село и там официально подтвердить своё решение. Если же император от престола отрекаться отказывается, то отречение должно всё равно состояться путём объявления заранее подготовленного фальшивого манифеста. Таким образом, Россия была бы поставлена перед свершившимся фактом. Скорее всего, именно поэтому из Ставки постоянно запрашивали Псков, не дано ли распоряжение об отправке литерных поездов? Причём из телеграмм понятно, что отправления ждали либо на Царское Село, либо на Двинск, то есть в сторону Ставки. То, что поезда оставались в Пскове, означало, что император отрекаться отказывается.

БЫЛА ЛИ ПЕРЕДАЧА ПРЕСТОЛА ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ «ВНЕЗАПНЫМ РЕШЕНИЕМ» ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II?

Гучков с Шульгиным прибыли в Псков поздно вечером, около 22 часов, 2-го марта. События, происшедшие затем в императорском вагоне, известны нам из многократно опубликованных воспоминаний. Эти воспоминания полны противоречий и взаимоисключающих подробностей. Пересказывать и анализировать все эти воспоминания не имеет никакого смысла.

Но попробуем ответить на главный вопрос: могло ли в принципе произойти то, в чём нас пытаются уверить вот уже почти сто лет? Могли император Николай II передать престол своему брату, великому князю Михаилу Александровичу?

Рузский рассказывал, что, когда он вошёл с опозданием в вагон-столовую императорского поезда, Гучков и Шульгин сидели за столом напротив Государя. «Гучков, опустивши глаза на стол, рядом Шульгин, около которого я и сел между ним и Государем, а по ту сторону сидел граф Фредерикс, В углу, как я потом заметил, кто-то сидел и писал»[1271].

Этим таинственным «кем-то», по словам Мордвинова, был граф К. А. Нарышкин, которому, «как начальнику военно-походной канцелярии, было поручено присутствовать при приёме и записывать всё происходившее во избежание могущих потом последовать разных выдумок и неточностей»[1272].

Посмотрим, как граф Нарышкин справился с поставленной задачей.

В записях Нарышкина, при встрече с императором Гучков начал говорить первым. Он сообщил о событиях в Петрограде, а затем сказал, что единственный путь спасения России, спасения монархического принципа и династии — это «передать бремя верховного правления в другие руки».

«Если Вы, Ваше Величество, объявите, что предаёте свою власть Вашему маленькому сыну, если Вы передадите регентство великому князю Михаилу Александровичу или от имени регента будет поручено образовать новое правительство, тогда, может быть, будет спасена Россия»[1273].

Обратим внимание на эту маленькую поправку Гучкова: «или от имени регента будет поручено образовать новое правительство». Эта оговорка явно противостоит высказанному в той же фразе предложению о назначении регентом великого князя Михаила Александровича. То есть получается, что от имени регента будет назначено новое правительство, а самого регента не будет. Так как без регента малолетний император царствовать не может, то получается, что эта оговорка предусматривала и отсутствие императора.

А теперь обратим внимание на другие слова Гучкова, сказанные им на допросе ВЧСК, когда он рассказывал об обстоятельствах отказа великого князя Михаила Александровича воспринять престол: «Я сделал предложение, чтобы Михаил Александрович принял престол условно, чтобы он не принял его, как государь, а как регент, чтобы довести страну до Учредительного собрания (выделено нами — П. М.)»[1274].

Нет сомнений, что оба предложения были тесно связаны друг с другом и носили явно антимонархический характер.

Но вернёмся к записям Нарышкина. На слова Гучкова об отречении Государь ответил так: «Ранее вашего приезда после разговора по прямому проводу генерал-адъютанта Рузского с председателем Государственной Думы я думал в течение утра, и во имя блага, спокойствия и спасения России я был готов на отречение от престола в пользу своего сына, но теперь, ещё раз обдумав своё положение, я пришёл к заключению, что ввиду его болезненности мне следует отречься и за себя, и за него, так как расстаться с ним я не могу»[1275].

На это Гучков произносит странные слова: «Мы учли, что облик маленького Алексея Николаевича был бы смягчающим обстоятельством при передаче власти».

Вообще-то Гучков должен был учитывать не «облик маленького» цесаревича, а Закон о престолонаследии Российской империи, по которому престол переходит от отца к старшему сыну.

Но ещё более странную фразу произносит Шульгин: «Относительно Вашего проекта, — сказал он, — разрешите нам подумать хотя бы четверть часа. Этот проект имеет то преимущество, что не будет мысли о разлучении и, с другой стороны, если Ваш брат, великий князь Михаил Александрович, как полноправный монарх, присягнёт конституции одновременно с вступлением на престол, то это будет обстоятельством, содействующим успокоению»[1276].

Стоп! Заметим, император ещё даже не произнёс, в пользу кого он хочет передать престол, а догадливый Шульгин уже называет имя «полноправного монарха» Михаила Александровича, который должен будет присягнуть несуществующей конституции!

Нам, конечно, возразят, что Нарышкин упустил в словах императора имя великого князя, неточно передал слова Шульгина, напутал со словом «конституция». Но тогда чего стоят его стенографические записи, которые должны были нас уберечь от «разных выдумок и неточностей»!

Любопытно, что император, услышав важные слова о великом князе как о «полноправном монархе» и о конституции, которой тот должен был присягнуть, заинтересовался сразу не будущим монархом и