свои искусства – ей, совершенно мне незнакомой, точно лицу компетентному в подобных вещах? Разве она, подчинившись чувству восторга, не сделала того, к чему клонились мои намерения? Человек благоразумный должен стремиться к собственной выгоде, делать вид, что он заботится только о других, в то время как он только стремится к собственной выгоде: тогда всеми этими «другими» можно вертеть, как тебе заблагорассудится. Очень многие выказывают себя услужливыми, любезными, скромными, всецело проникнутыми сознанием общественной пользы, а между тем у них только и есть на уме, что возлюбленное свое «я», которому все служат, незаметно для самих себя. Таким образом то, что ты заблагорассудил назвать уничижительным ласкательством, есть на самом деле истинная житейская мудрость, базисом которой служит познание и насмешливая эксплуатация чужой глупости.

– О, Понто, – возразил я, – ты – человек эстетский, это несомненно; и опять, я повторяю, что о практической жизни ты имеешь гораздо больше понятия, чем я. Но, несмотря на все это, я с трудом верю, чтобы твои искусства могли доставлять удовольствие самому тебе. По крайней мере, меня до глубины души потряс один твой номер: как-то раз в моем присутствии ты принес к ногам твоего господина лакомый кусок жаркого, держа его в зубах, и не раньше мог съесть, как получил от твоего господина позволение в виде одобрительного кивка.

– Договори же до конца, милый Мурр, – проговорил Понто, – что было дальше?

– Оба – и твой господин, и мейстер Абрагам – хвалили тебя свыше всякой меры и подставили тебе под нос полную тарелку жаркого, которое ты истребил с поразительным аппетитом.

– Итак, любезнейший кот, – продолжал Понто, – неужели ты думаешь, что я получил бы такую богатую порцию, если бы я, неся в зубах маленький кусочек жареного мяса, съел его? Научись же, неопытный юноша, что не нужно бояться маленькой жертвы, когда рассчитываешь посредством нее получить большую выгоду. Удивляюсь, как это ты при всей своей учености не понял еще до сих пор, что большее нужно предпочитать меньшему, что скорее нужно выбрать ветчину, нежели колбасу. Положа лапу на сердце, должен тебе сознаться, что, если я найду где-нибудь в укромном уголке целую часть жаркого, конечно, я немедленно, не дожидаясь разрешения своего господина, пожру его целиком, при соблюдении того условия, что я могу сделать это никем не замеченный. Одним из основных законов нашей природы является тот факт, что в укромном уголке мы поступаем совсем не так, как на открытой улице. Впрочем, правило, почерпнутое из самых глубин житейской мудрости, гласит, что в мелочах рекомендуется быть строго честным.

Несколько мгновений я хранил молчание, размышляя о высказанных пуделем Понто принципах. Припомнилось мне, что как будто бы я читал где-то, что каждый должен действовать, как того требует общественное начало, что каждый должен поступать так, как он хотел бы, чтобы поступали по отношению к нему самому, – напрасно пытался я сопоставить этот принцип в гармоническом согласии с житейской мудростью Понто! Мне пришло на ум, что, быть может, вся дружба, которую только что выказал по отношению ко мне Понто, клонится к его выгоде и ко вреду для меня. Предположение свое я без церемонии выразил вслух.

– Ах ты, плутишка! – воскликнул со смехом Понто. – Разве о тебе идет речь? Ты не можешь доставить мне никакой выгоды, не можешь причинить мне никакого зла. Я не завидую твоим мертвым наукам, наши дороги разные. Если бы тебе пришло желание причинить мне какой-нибудь вред, ты был бы не в состоянии даже проявить свои враждебные замыслы, так как и в силе, и в ловкости я превосхожу тебя. Один прыжок, одна славная хватка зубами – и тут же тебе был бы конец.

Меня охватил великий страх перед собственным моим другом, усилившийся еще больше, когда с ним приятельски поздоровался какой-то большой черный пудель, после чего оба они, посматривая на меня своими огненными глазами, начали тихо разговаривать между собою.

Прижав уши к голове, я стал в сторонке, как вдруг черный пудель побежал прочь, а Понто опять подскочил ко мне и воскликнул:

– Ну, пойдем же, любезнейший!

– Боже мой, – воскликнул я, – что это за солидный господин разговаривал с тобой? Он так же искушен в светском образовании, как и ты?

– Мне кажется даже, – возразил Понто, – что ты испугался моего добрейшего дядюшки – пуделя Скарамуша? Эх, братец, хоть ты и кот, а точно заяц.

– Но почему же, – спросил я, – твой дядя кидал на меня такие огненные взгляды, и о чем он шептался с тобой так таинственно, так подозрительно?

– Не могу не признаться тебе, добрейший Мурр, – отвечал Понто, – что мой дядя, находясь в преклонном возрасте, порядочный брюзга и держится закоренелых предрассудков, как это вообще свойственно людям старым. Он удивился тому, что мы – вместе, так как различие ранга воспрещает нам всякое сближение подобного рода. Я удостоверил его, что ты – юноша чрезвычайно образованный, нрава весьма приятного, и что по временам ты развлекаешь меня. После этого он сказал, что я могу время от времени беседовать с тобой наедине, только я не должен водить тебя с собой в Пудель-ассамблею, потому что ты никогда не можешь сделаться правоспособным или, вернее сказать, ассамблееспособным уже по той одной причине, что у тебя слишком короткие уши, явно свидетельствующие твое низкое происхождение и презираемые порядочными длинноухими пуделями. Я обещал последовать его совету.

Если бы я знал тогда что-нибудь о великом моем предке, Коте в сапогах, который достиг высоких ступеней и почестей, и был закадычным другом короля Готлиба, я легко мог бы доказать моему другу Понто, что всякая Пудель-ассамблея должна быть польщена причастием к ней отпрыска славной фамилии; но, еще не выйдя из темной неизвестности, я должен был терпеть мнимое превосходство надо мной Скарамуша и Понто.

Мы продолжали идти вперед. Как раз перед нами шел какой-то молодой человек, который вдруг с громким, радостным возгласом отступил на шаг назад так быстро, что, не отпрыгни я в сторону, я неизбежно получил бы тяжкое увечье. Точно с таким же радостным возгласом к нему устремился другой молодой человек, который шел навстречу. Оба крепко обнялись, как два друга, давно не видевшиеся, прошли некоторое пространство перед нами, взяв друг друга под руку, потом остановились и расстались так же нежно, как встретились. Тот молодой человек, который был перед нами, долго смотрел вслед ушедшему другу, потом быстро шмыгнул