Еще у меня мелькнула мысль, что вряд ли хоть одному из сидхи Древо показывалось таким. Есть чем гордиться и будет чем хвастаться.

Если смогу вернуться отсюда.

Точнее, если вернусь – живым. А вот в этом я совсем не уверен.

Сархад… почему в последние дни я только о тебе и думаю?

Ты давно уже не подходишь к своему Окну – тебя нет в Зале Огня. Что ж, Аннуин велик, а для тебя он наверняка не единственный из миров, недоступных нам, людям.

Тебя нет в замке Рианнон, и меня это не тревожило. Но сейчас…

Что с тобой, Сархад? Где ты? Отчего не подаешь вестей?

С тобой беда – или это просто моя мнительность?

И не у кого узнать твою судьбу. Раньше, до Муррея, я бы воззвала к Рианнон – но теперь она меня ненавидит, хоть мы с тобой и не виновны в том, за что она гневается на нас.

Я бы могла попросить Периниса искать тебя – но если ты действительно в беде, то я не имею права рисковать его жизнью.

Кажется, мне остался лишь один помощник.

* * *

Поздним вечером королева, подобрав меховой плащ, спустилась в свиной загон и – свернула. Священные свиньи, до сих пор живущие в Тинтагеле, радостно захрюкали, приветствуя ее.

– Кто из вас поможет мне найти Фросина? – спросила она.

Одна из свиней бодро затрусила к стене, Эссилт побежала за ней и пропустила миг, когда они обе прошли сквозь камень.

Тинтагел был и здесь, только кладка – гораздо более древняя. Но вместо площади перед замком простирались вересковые холмы, а вдали, едва различимый в сумерках, чернел дуб. Свинья, хрюкая, помчалась туда, Эссилт побежала следом.

Фросин выскочил ей навстречу.

– Свинка славненькая след находит, королева следом спешит… – затараторил он.

– У меня просьба к тебе, – выдавила из себя Эссилт, дрожа от страха и больше всего сейчас желая оказаться в человеческом Тинтагеле рядом с Мархом. – Я хочу узнать…

– Время вертит Вороном, врагу вредит редко, друга дразнит долго, – захохотал карлик.

– Ты знаешь, что с Сархадом?

– Крутится колесо, катится, куражится над каждым – хилому кисло, гордому горько, каждого раскатает, не всякий выживет, – Фросин словно забыл о королеве, с ужимками пританцовывая и вертясь.

– Сархад в опасности?

– Смертельна мечта о мече, меч рожден единожды, дан единожды, сожжен единожды! Как не отковать меч заново, так не получить его заново… Великий Вран велит Ворону второй меч взять…

Хотя это не было обычной абракадаброй Фросина, Эссилт не поняла ничего.

– Я могу помочь ему?

– Рукам матери рад ребенок, руки оберегают, ручаются твердо…

Руки?

Я простерла руки ввысь с безмолвном порыве. Если бы я могла молиться, как обычные люди, я бы взмолилась сейчас.

Но я слишком долго жила с теми, кто древнее богов, я слишком многое знала теперь и уже не верила, что хоть кто-то из Высших поможет мне или Сархаду.

Кроме нас самих.

Я тянула руки к небесам, думая лишь о том, чтобы помочь Сархаду в том безумно-опасном деле, о котором мне не было известно ничего.

…Мои пальцы, потом ладони начали теплеть. Между ними медленно разгоралось золотое сияние, оно охватило кисти, запястья, потекло к локтям…

Вдалеке я увидел дерево. Или – Древо?

Оно чудилось мне то раскидистым дубом, расколотым надвое молнией, то парой рук… женских?

Что-то было в нем не то. Оно отличалось от вечно изменчивого мира. И когда я понял – чем, я помчался к нему что было сил.

Оно было – неизменным.

– Легка любовь, трудна твердость, – приговаривал Фросин, ковыляя вокруг неподвижной Эссилт. – Велика власть над Вороном, выше власти верность. Влекомый Владычицей – враз вырвешься. Коснись кольца – вдруг круг раскроется?!

Трижды протопав вокруг Королевы, Фросин скорчил рожу и вдруг закричал:

– Раненый Вррран, ворона ты вррредная, вырвись ррради дорогого! Рухнет сверрргнутый, примчись скорррее!

Вперед и вверх. По дереву? По рукам? Неважно.

Дерево постоянно меняется, но мне сейчас не до его текучего облика. Руки – неизменны.

Я добрался до ладоней, сел между большим и указательным пальцем. Перевел дыхание. Огляделся.

На дальней ветви… на правом мизинце… чернело кольцо. Мое Кольцо! Этого не могло быть… эти руки – ее?!

Я подбежал к Кольцу, коснулся его – и в этот миг ветвь – палец?! – с треском обломилась.

Я едва успел вцепиться в нее – и полетел вниз.

В черноту.

Эссилт закричала, скорчившись от боли и сжимая правый мизинец.

Слезы потекли из ее глаз, стон рвался из-за закушенной губы.

Фросин сочувственно посмотрел на королеву, подошел и… хрюкнул ей в лицо.

Это было так неожиданно и так нелепо, что на миг отвлекло ее от боли. А в следующее мгновение оказалось, что никакой боли – нет.

Эссилт разжала руку и посмотрела на мизинец с кольцом. Всё было как обычно. Палец как палец. И кольцо выглядит так, как и всегда.

– Что это было? – срывающимся голосом спросила она Фросина.

Карлик сморщился и ответил:

– Брысь отсюда! Бегает хряк знает куда… тебя дома муж заждался. Не забыла еще, что у тебя муж есть?

Эссилт обнаружила себя посреди двора Тинтагела. Человеческого Тинтагела. Рядом хрюкнула свинья, оказавшаяся странным проводником. Хрюкнула – и заковыляла в свой закут.

Была глубокая ночь. Вокруг суетились слуги с факелами, ее увидели, закричали, прибежал Марх, сгреб ее в объятья, что-то спрашивал.

Королева, дрожа от пережитого, не слышала его слов, только плакала и прижималась к мужу.

Марх был мрачен. Он видел, что после Муррея его жену связывает с Аннуином слишком многое, и это касается лишь ее одной. И сильнее обиды или ревности был страх за Эссилт, за его маленькую, хрупкую Эссилт, которая оказалась втянута в игры древнейших из Высших.

Король сжал лицо жены в ладонях:

– Скажи одно: всё обошлось?

– Да, да… – проговорила она сквозь слезы.

Но Эссилт ошибалась.

Проклятье! Я не хочу погибать так нелепо!