Он опустил лист, потрясенно посмотрел на Хелену.

– Зачем? – захотел он узнать. – Зачем ты это сделала?

Хелена улыбнулась.

– Как ты и сам говорил: я лучше тебя понимаю, как это работает. И потому нашла еще один способ все-таки от тебя сбежать.

Сначала они допрашивали ее, пока она не выдала, где находятся планы: а именно на магнитной кассете в ее старых вещах в НСА, на единственной кассете в ее письменном столе. Двое уехали и торжествующе вернулись с небольшой жестяной вещицей. Затем они искали компьютер, в который ее можно вставить, и того, кто разбирался бы, как с ним обращаться. Они прочитали документы, практически ничего в них не поняли, не считая того, что речь там, несомненно, шла об атомных бомбах, и потому сочли, что опасность, которая исходила от Хелены, предотвращена.

Потому что они не понимали, как работают компьютеры.

Поскольку Хелена написала, что она украла планы, они автоматически поверили, что те больше не находятся на своем первоначальном месте, как это бывает, когда крадут бумажные документы или серебряные ложки. Они не понимали, что она просто скопировала документы, и те, вероятно, все еще находились на компьютере в Беркли, штат Калифорния. И если кто-то в Америке прочитал ее запись, которая как-никак почти сутки провисела на Немецком форуме – а она определенно верила, что в Америке была своя секретная служба, следившая за форумами зарубежных стран, – то этот кто-то догадается, что Америке нужно искать планы самого ужасного оружия Великого Германского рейха не в Германии, а у себя, потому что они у них и так уже есть.

Если только они сами еще это не заметили. Но от Хелены на самом деле ничего не зависело.

Но и это они не понимали.

Потом Хелену отправили в концентрационный лагерь Аушвиц II, в лагерь Биркенау, именно на такое решение машины она как раз и рассчитывала. По прибытии ей побрили голову, затем она выстояла в длинной очереди перед бараком, чтобы получить татуировку с номером на руке. Татуировщицы тоже узницы, работавшие за столами, полными бланков и штампов. Все происходило быстро, что свидетельствовало о сноровке. Номер состоял не из цифр, а из полосок разной ширины, поскольку предназначался для автоматических считывающих устройств. Такие устройства использовались повсюду, для распределения, на перекличках, на входах, при выдаче еды и так далее. Бо́льшая часть использованных чернил стерлась после первого мытья, что испугало Хелену – получит ли что-нибудь поесть тот, кто предъявит несчитываемый номер? – но оставшейся краски все же оказалось достаточно.

С тех пор мир, в котором она жила, был обнесен колючей проволокой и электрическими заборами, тесный, грязный мир, где она была одинаково беззащитной как перед непогодой, так и перед произволом надзирателей. Спала на жестких деревянных нарах одной из многоярусных кроватей, которые заполняли каждый барак и больше походили на плохо обработанные полки. Справляла естественные потребности в длинной примитивной уборной, где не было хоть какой-либо приватности, у всех на виду, и поняла, что лишение достоинства – не просто сопутствующее явление, а цель. Когда было холодно, мерзла в изношенной лагерной одежде, которую им выдали, а когда светило солнце и им приходилось часами стоять в пылающей жаре ради бессмысленных перекличек, не имея возможности двигаться, часто теряла сознание. Она всегда была голодна, каждый день был только суп, сильно пересоленный, так что всегда хотелось пить, но утолить жажду было нельзя, потому что на воду была установлена норма выдачи.

И повсюду стоял этот неотвратимый смрад, главным образом из-за дыма, смешанного со сладковатым трупным запахом гниения и разложения: запах мира, в котором она теперь жила. Он исходил из дымоходов сооружения, где сжигали мертвых, и в мертвых, казалось, никогда не было недостатка, а если и был, то, как ей объяснили, имелись устройства, чтобы помочь делу.

В некоторые дни им приходилось немного работать, в другие – просто стоять часами, в зависимости от настроения надзирателей. Но иногда оставалось время и возможность побродить и порасспрашивать, и вот однажды Хелена нашла мать Рут, единственную из семьи Мельцеров, которая еще оставалась жива. Она узнала, что Рут умерла вскоре после прибытия в лагерь от тифа, как предположил отец, который сам впоследствии погиб во время выполнения рабочего задания, раздавленный соскользнувшим грузом дров.

Это был ужасающий мир, в котором, что тоже было ясно Хелене, ей не будет уготована долгая жизнь, как и остальным, потому что государство решило, что у них у всех больше нет права на жизнь и в лагере их единственной настоящей задачей остается ждать, пока время и обстоятельства не превратят вынесенный вердикт в свершившийся факт.

И все же, и все же: в мире, где победили Лудольф и его единомышленники, сказала себе Хелена, в таком лагере она находилась как раз в подходящем месте.

* * *

Однажды Хелене объявили по расположенным повсюду громкоговорителям, назвав ее имя и номер, что она должна явиться в комендатуру лагеря.

В их мире трупного запаха и дыма благоразумно было следовать таким требованиям, если не хотелось самому вскоре стать одним из трупов и превратиться в дым. Так что Хелена послушно отправилась в путь и подошла к вечно закрытой запретной двери, ведущей наружу, поднесла руку к считывающему устройству, и, о чудо, дверь из металлической сетки распахнулась, позволив ей шагнуть в огороженное пространство за ней, а когда она снова закрылась, с противоположной стороны открылись вторые ворота.

Разумеется, это была только в свою очередь огороженная территория охранников, на которой она оказалась, так что о побеге и думать не приходилось. Хелена и не думала о побеге – куда ей бежать, ей, которая сбежала в этот лагерь? – а только о том, чтобы остаться в живых еще на один день, для чего требовалось в определенные моменты быть послушной или непослушной. И вот, как всегда, с мучительной неуверенностью относительно правильной оценки ситуации, она вошла в комендатуру лагеря и послушно доложила о прибытии.

Комендатура представляла собой солидный деревянный дом, возвышавшийся над землей на толстых сваях, с черепицей, окнами и внутренним коридором, из которого настоящие двери вели в настоящие кабинеты. Здесь тоже пахло дымом, но дымом сигарет, выкуренных мужчинами в мундирах, которым было неуютно в ее присутствии.

Большая вывеска указывала путь к «Регистрации», своего рода секретариату с телефонами и старым компьютером, перед которым, как заметила Хелена со сдержанной радостью, стояла одна из тех прекрасных старых клавиатур, которые она всегда любила! Жаль, что сейчас на ней никто не печатал, она бы с удовольствием услышала звук старых бакелитовых клавиш.

Эсэсовец за стойкой отправил ее в соседнюю комнату, и там разрешилась загадка, по какой причине ее вызвали, – там ждали два человека, и одним из них оказался доктор Данцер!

– Хелена, боже мой! – воскликнул он. – Как же вы выглядите? Кожа да кости, можно сказать…

Хелену ошеломило вторжение старого мира в ее новый. Разве что визит Лудольфа мог бы потрясти ее еще больше, но, к счастью, до сих пор от этого она была избавлена.