— Другие нуждаются в нем больше. Я продержусь.

Едва я договорил, как вновь услышал впереди бой барабанов. Похоже, вторая волна еретиков подошла и готовилась к атаке. Я зарядил дробовик, взял лазган у ближайшего покойника и положил рядом с собой. Когда патроны кончатся, он мне понадобится.

— Похоже, эти парни не знают слова «сдаться», а? — спросил Антон.

— Я тоже, — ответил я.

В траншеи просачивалось все больше и больше наших солдат. У меня отлегло от сердца. Ловушка захлопнулась. Гроссландцы и Львиная стража заполняли траншеи, большинство из них занимали позиции, обращенные нам в тыл, чтобы отрезать еретикам путь к отступлению. Я выглянул из траншеи, и у меня вдруг закружилась голова. В темнеющем небе ярко светила луна-череп. Казалось, она ухмыляется, и зрелище это было не из приятных.

Барабаны и пение стихли. Несмотря на мои опасения, атаки еретиков не последовало. Похоже, мы успешно остановили их наступление. Антон радостно присвистнул. Иван достал флягу и, вытряхнув из нее каплю, смазал сочленения протеза. Я проглотил стим-таблетку и обезболивающее, и меня немного отпустило. Пришло приятное чувство, что все закончилось и мы вновь победили. В траншеях витала аура ликования. Гвардейцы болтали почти что расслабленно, невзирая на случайные звуки боя, все еще доносившиеся изнутри выступа.

И тогда над головой завыли первые снаряды. Клянусь, они звучали совсем не так, как прочие, с которыми мне прежде приходилось сталкиваться, — при падении они издавали вой «Баньши», подобный голосу терзаемых в аду душ. Некоторые оставляли зеленоватые фосфоресцирующие следы, со свистом проносясь по небу, словно тусклые звездные снаряды либо призрачные метеоры. Но куда целились еретики? Снаряды ложились впереди и позади нас. Вполне возможно, что они попадали по своим собственным людям, однако это, похоже, их совершенно не заботило.

При первых звуках падающих бомб мы с Антоном, Иваном и всей остальной Львиной стражей в траншеях бросились в укрытия. До меня долетел странный звук, походивший на приглушенный взрыв глубоко под землей. Он повторялся снова и снова, пока вокруг нас шел артобстрел, и через какое-то время я догадался, что это взрывы снарядов. Однако это был не фугас. Совершенно точно.

— Что они делают? — спросил Иван.

— Какой-то новый трюк, — пробормотал я.

В траншею поползли густые облака зеленоватого светящегося тумана. Я услышал, как кто-то закашлялся, а затем его начало рвать, и я понял, что у бойца вышел из строя фильтр. Но человек не упал и не закричал, и было непохоже, что он видит галлюцинации. Он просто стоял и кашлял.

— Газ, — произнес Антон.

— Они прикрывают новую атаку, — сказал Иван.

Это было самое логичное объяснение. Я высунул перископ над краем траншеи и осмотрел ничейную землю. Повсюду густо падали снаряды, столбы зеленоватого тумана поднимались огромными плюмажами, а затем опадали и растекались над землей. Прямо перед собой я увидел торчавший из грязи снаряд размером с человека. Очевидно, его детонатор сломался, однако из него все равно вытекали небольшие струйки газа и зеленой жидкости. У него были странно загнутые стабилизаторы, которые, по всей видимости, и служили источником воя, который снаряды издавали при падении.

Однако я не видел ни единого следа вражеского наступления, и не слышал ни пения, ни барабанов. Оглянувшись, я понял, что позади нас снаряды больше не ложатся. Казалось, еретики намеревались затопить всю местность газом.

Этот газ, что бы он собой ни представлял, действовал не слишком хорошо. Все гвардейцы, у которых отказал противогаз, просто стояли и кашляли. Микалс стянул маску и принялся чистить фильтр, полностью открыв лицо. У него из глаз катились слезы, он морщился, но не было видно, что ему плохо. Я бросил ему запасную маску и приказал надеть. Он поднял палец кверху, сел и, все еще отплевываясь, натянул ее. Вскоре кашель прошел.

Я перевел внимание обратно на зону обстрела перед нами. По-прежнему ничего.

— Кажется, не только нам поставляют брак, — сказал Антон. — Того, кто создал этот газ, следовало бы к стенке приставить. Он вообще ничего не делает.

Я устал, раненая нога ныла, голова также болела.

— Откуда тебе знать? — отрезал я. — Ты ведь не знаешь, для чего он.

— Наверное, убивать, — произнес Антон. — А он не убивает.

Он говорил, словно разозлившийся ребенок.

— Если газ должен был разнести споры, то он еще может сработать. Просто симптомы могут пока не проявляться, вот и все.

— Ты, я погляжу, сегодня тот еще фраккер. Мы победили. Мы разделали их под орех, а ты все еще ищешь, чем заморочить себе голову. Вот что я тебе скажу — я рад, что меня не повысили до сержанта, если ты стал таким…

— Уймись, — оборвал его Иван. — Лев может быть прав. Мы не знаем, что задумал враг. У него всегда припрятан козырь в рукаве. Давай просто подождем и посмотрим.

И мы стали ждать. Артобстрел прекратился окончательно. Долгие минуты клубы газа скрывали обзор, однако немного погодя он начал рассеиваться либо впитываться в землю, окрашивая дождевые лужи в новые химические цвета.

Звуки боя у нас за спинами полностью стихли. Над полем битвы зажглись красные сигнальные огни, означавшие, что все чисто. Похоже, мы победили, хотя я слабо в это верил. То, что все вражеские снаряды были бракованными, казалось слишком большой удачей. Я с трудом мог поверить, что судьба могла нам так улыбнуться, и, конечно, оказался прав.

Даже стиммы не помогали мне оставаться в сознании. Я засыпал стоя, с открытыми глазами, и видел странные сны. Видел лица давно мертвых людей. Вспоминал девушек, которых знал в полусотне миров. Думал о своем старике на Велиале, скорее всего давно почившем.

Голова гудела. Нога отзывалась болью, но, когда я проверил ее снова, гноя не было, только затвердевшая над раной корка. Я прочистил ее и сменил повязку. Затем отставил дробовик, взял лазган и навел его на ничейную землю, пытаясь свыкнуться с ним на случай, если придется им пользоваться.

Я прицелился и проверил заряд. Нажал на спусковой крючок. Оружие послало импульс света. Я не почувствовал отдачи, что после дробовика показалось мне необычным. Шлем, в который я целился, стал вишнево-красным в месте попадания. Я все еще мог стрелять из лазгана, что меня немало порадовало, учитывая, что скоро верный дробовик мог стать для меня совершенно бесполезной безделушкой. Я выдохнул. По лбу катился пот. Во рту пересохло, я чувствовал себя перенапряженным. Оба симптома четко указывали на то, что у меня передозировка стиммами.

— Какая радость, что ты не разучился стрелять, — заметил Антон. — Ты все еще можешь попасть в ворота сарая с пары метров.

— А ты хоть знаешь, что такое сарай? — спросил я.

— Древнее устройство, — с невозмутимым видом произнес Антон. — Из Темной эры технологий. Оттуда и пошла пословица. Скорее всего, это была какая-то боевая машина. Возможно, танк.