Египетские фараоны. Тутанхамон

Откроем любой диалог Платона, известных как «сократовские», и насладимся их великолепием… В «Соперниках» описывается сцена посещения Сократом училища грамматиста Дионисия. Идет спор то ли об Анаксагоре, то ли об Энопиде… Сократ вопрошает одного из участников, считает ли он занятие философией прекрасным делом. Тот говорит пренебрежительно о подобных занятиях: «Несут философский вздор!» Уязвленный Сократ (в изложении Платона) пытался выяснить, что же вызвало столь отрицательный отзыв его слушателя… Ответ приходит, но уже из уст другого участника дискуссии: «Ни к чему тебе, Сократ, спрашивать его, не считает ли он философию чем-то постыдным! Или ты не знаешь, что он всю свою жизнь провел в обжорстве и беспробудном сне, подставляя под удары свою шею? Так какого еще ответа ты можешь от него ожидать?» В одном этом диалоге, похоже, больше жизненной правды, чем в уныло-дидактических поучениях, формулах иных нынешних педантов от науки.

Клавдий Птолемей (90—168 гг.) в Александрийской обсерватории

Философия, история проложили путь естественным наукам. Преемник Аристотеля, Теофраст, стал основоположником научной ботаники, одним из величайших естествоиспытателей, философ Аристоксен стал специалистом в области теории музыки, Стратон получил титул «физика» и т. п. Заметно возросла роль науки и философии в общественно-политической жизни. Ранович пишет: «Более видные философы подвизаются при дворах властителей: стоик Персей – у Антигона; боспорец, тоже стоик, Сфер – у спартанского царя Клеомена, скептик Гекатей – у Птолемея Лага; академик Панарет получал 12 талантов в год от Птолемея Филометора; Кратер занимал видное место при пергамском дворе. Также и в Риме философ Метродор был воспитателем детей Эмилия Павла; Тиберий Гракх держал при себе философа стоика Блоссия; Панэтий был близок к Сципиону; Диодор был в близких отношениях с Цицероном, Антиох – с Лукуллом, Филодем – с Пизоном и т. д.». Греческая общественно-политическая жизнь явила миру и виднейших homo politicus.

Афины и Рим

Следы греков видны повсюду – в Малой Азии, Европе, Египте, что позволяет говорить о взаимовлиянии культур. В подтверждение влияния Египта на духовную жизнь Греции приведем отрывок из «Эфиопик» Гелиодора. Действие романа начинается в низовьях Нила, «близ устья, называемого Геракловым», неподалеку от Александрии. В основном действие происходит в Египте в эпоху правления там персов (519—322 гг. до н.э.). Гелиодор, живший в позднеримскую эпоху (в III в. н.э.), отмечает и широкое распространение греческого языка, и знание литературы греков, и осознание всей важности египетского наследия. Поэтому один из героев романа утверждает, что Гомер – «египтянин и обучался священной науке». На это один из собеседников, Кнемон, пораженный, отвечает: «Божественный муж, ты посвятил меня в эту тайну. Но ты не раз назвал Гомера египтянином, а об этом, пожалуй, еще никто не слыхивал до сих пор. Я не смею сомневаться, но, совершенно пораженный, умоляю тебя не пропускать никаких подробностей в твоем рассказе». Тогда Каласирид продолжил свой рассказ: «Пускай, друг мой, Гомера называют по-разному и всякий город желает быть родиной мудреца. На самом же деле Гомер был наш сородич, египтянин. Родина его – Фивы, называемые у нас стовратными. Отцом его, по видимости, был жрец, на самом деле – Гермес, жрецом которого был мнимый его отец. Его жена, исполняя некий отечественный обряд, ополчила в святилище, и вот сошло божество и зачало Гомера, отмеченного знаком, что рожден тот от неравного соединения». Слушатель охотно соглашается, что творения Гомера изобилуют «каким-то египетским смешением загадочной сокровенности со всяческой приятностью».

В искусстве греки, прежде чем выработали свой стиль, одно время подражали Востоку. Но и когда греки с римлянами перегнали учителей, обаяние восточной культуры не исчезло, оно продолжало оказывать на европейцев влияние. «Греческие ученые не только учили восточных людей, но нашли сами, чему научиться у Востока: нашли в Вавилоне астрономическую науку и астрологическое искусство, искусство гадать по звездам; у египтян они нашли немало полезных сведений по анатомии и физиологии человеческого организма. Больше всего тянуло к Востоку религиозных людей тогдашней Европы».

Но более всего влияние греков распространилось в Риме. Тот стал италийским продолжением Греции, агентом влияния, хотя и был ее антитезой. Как известно, легенда гласит, что основатели Рима (Ромул и Рем) были вскормлены молоком волчицы. Но разве не так же эллины вскормили римскую культуру? Та переняла у греков навыки чтения и письма, основную канву легенд и мифов, художественные и поэтические образы. Римлянин Гай Саллюстий Крисп отмечал, что «у афинян были писатели редкостного дарования». Римский же народ «писателями не был богат никогда, ибо самые рассудительные бывали заняты делом без остатка, и никто не развивал ум в отдельности от тела…». И если греки воспитывались на примерах из Гомера, то римляне учились на примерах из «Энеиды» Вергилия. Хотя, по словам Лессинга, «Вергилий довольно удачно подражал Гомеру, так как все подражание его заключалось в том, что он ничего не прибавлял к словам Гомера».

Марк Туллий Цицерон

Греки очаровывали и привлекали, подчеркнем это, не столько материальными богатствами, сколь своими знаниями и талантами. В классическом труде «История Рима» Моммзен писал: «У финикийцев можно было покупать, но учились только у греков». Он оставил нам описание двух различных по своему содержанию и типу цивилизаций: «У римлян даже не сохранилось никаких следов от самых древних и общих мифов, как например от того уцелевшего у индусов, у греков и даже у семитов рассказа, что после большого потопа остался жив один человек, сделавшийся праотцом всего теперешнего человеческого рода. Их боги – не так как греческие – не могли жениться и производить на свет детей; они не блуждали незримыми между людьми и не нуждались в нектаре. Но о том, что их отвлеченность, кажущаяся вульгарной только при вульгарном на нее взгляде, овладевала сердцами сильно и быть может более сильно, чем созданные по образу и подобию человека боги Эллады, может служить свидетельством, даже в случае молчания истории, тот факт, что название веры Religio, т. е. привязанность, было и по своей форме и по своему смыслу римским словом, а не эллинским». В греческой мифологии господствует личность, а в римской – понятие, у греков – свобода, у римлян – необходимость. Обучение в Риме носит замкнутый характер, в Греции же оно и широко, и многосторонне. «По бедности своего художественного развития Лациум стоит почти на одном уровне с теми народами, у которых не было никакой культуры, а в Элладе с неимоверной быстротой развились из религиозных представлений миф, культура, из этих последних тот дивный мир поэзии и ваяния, равный которому история не может указать. В Лациуме, и в общественной жизни и в частной, признавались исключительно власть ума, богатства и силы, а в удел эллинам досталась способность сознавать блаженное могущество красоты… Таким образом, обе нации, в лице которых древность достигала своей высшей ступени, были столь же отличны одна от другой, как одинаковы по своему происхождению. Преимущества эллинов над италиками более ясно бросаются в глаза и оставили после себя более яркий отблеск; но в богатой сокровищнице италийской нации хранились глубокое понимание всеобщего в частном, способность отдельных личностей к самоотречению и серьезная вера в своих собственных богов. Оба народа развились односторонне, и потому оба развились так совершенно». Грек силен в искусстве, римлянин в битвах. Это, так сказать, общая картина склонностей.