— …скажем, капитана Фартукова? Который умер. Он умер или нет? Это-то вы должны знать! — возопила я.

Бек вдруг расхохотался самым наглым образом. У него оказалось множество замечательно ровных, длинных зубов, а смех был громкий и неестественный. Хотя комната, по сведениям Алика из морга, была вся затянута драпом, смех этот отдавался раскатами, как в колодце.

— Капитан Фартуков — лишь химера вашего воображения. Вы сами его придумали. Порождения нашего сознания порой кажутся куда более реальными, чем существующие объекты. Но только кажутся. Их нет! Вернее, они не облачены грубой осязаемой материей. Они бесплотны, — заявил Бек.

— Может, где-то есть и бесплотные, — возразила я, — но этот Фартуков вытолкнул меня тумаком из троллейбуса. Как раз грубо ощутимым тумаком. А потом я звонила в милицию, и мне сказали, что он умер.

— Химеры! И это химеры! Какие только голоса не носятся в эфире, какие только причудливые колебания не тревожат наши слуховые мембраны!

— Но Наташка тоже слышала, что он умер! Она же рядом стояла…

— … и уловила тот же химерический звук!

Я поняла, что спорить бесполезно. Главное, никакого Фартукова в природе не существует, а есть только этот странный брюнет. Визитной карточки Фартукова тоже не было. А что же было? Химеры, мембраны… Если все так и будет продолжаться, я действительно сойду с ума. Нет, надо идти до конца! Легко сейчас вскочить и хлопнуть дверью, но как же тогда я узнаю, что у этого шарлатана на уме? Зачем он затеял этот цирк в троллейбусе? Я наивно потупилась:

— Согласна, всякое может случиться. Химеры лезут изо всех щелей. Как же мне с ними быть?

— Вы должны принять решение, — строго ответил Бек. — Либо вы по-прежнему будете плыть по течению, и события, смысла и цели которых уяснить вы не в состоянии, будут по-прежнему истязать ваш ум и мутить душу, либо…

Бек повел плечами, и в складках черной синтетики замелькали и зашуршали легкие искры. Глаза у него сделались совсем как на плакате — большие, страшные, белки в ветвистых красных жилках.

— Либо? — торопливо спросила я.

— Либо вы доверитесь мне. С помощью эксклюзивных авторских методов я для вас установлю абсолютную зеркальную защиту от всех негативных воздействий.

— Я хочу, конечно, зеркальную защиту, но не располагаю столь значительной суммой, чтобы…

— О деньгах после! — оборвал меня Бек. — Ваша подруга внесла за вас триста рублей. Этого пока вполне достаточно. Но пока! Понадобится несколько сеансов, не меньше трех. Будем судить по результатам. Вы готовы?

— Я готова.

Сказала я это твердым голосом первой в мире женщины-космонавта Валентины Терешковой. Я была очень тверда тогда. Во-первых, я собиралась побольше разузнать про так называемого Цедилова, чтобы спать спокойно. Если это все просто трюки базарной магии, как я подозревала, я буду спать спокойно. Во-вторых, теперь я уже уверена была, что на большом пальце левой руки блестит у Бека что-то очень затейливое. Если это та змейка, что подмигивала мне в троллейбусе злобными рубиновыми глазками, то и без всяких сеансов ясно, что мои странные приключения не больше, чем кривляние и фокусы Бека. Это он прикинулся капитаном Фартуковым. Он смеялся надо мной, когда я, давя помидоры, выпрыгнула из троллейбуса. Он подсунул мне бумажку в клеточку и внушил, что это визитная карточка. Что-то гадкое он продел и с телефоном. Вот только откуда было ему знать, что Наташка предложит звонить в милицию?.. Он и ее загипнотизировал? Никаких других объяснений, кроме гипноза, не может быть…

— Готовы? — переспросил Бек. Я думала, что после этого он начнет изображать умирающего лебедя, как перед Аликом из морга, но он только взял мою руку и сжал в своей левой. Я ясно при этом почувствовала что-то твердое, негладкое в ладони. Змейка! Мне так захотелось ее увидеть, что я тоже сжала его руку, горячую и твердую. Лучше бы я тогда убежала! Что за глупая страсть к побрякушкам!

Я настолько осмелела, что, когда Бек вывел меня из-за стола и направил в один из темных углов, я отважно пошла за ним. Я казалась себе сильной и дерзкой. Я не была больше героиней Хичкока, которая только и знает, что оглядывается, чтоб тут же завопить не своим голосом. Нет, я была теперь скорее героиней боевика. Эта героиня всегда лезет на рожон, суется на всякие заброшенные склады, на кладбища, в пустые сталелитейные цеха и в угрюмые пещеры, пользующиеся дурной репутацией. Она много и хорошо бегает. Она не вопит, а лишь чувственно задыхается, когда ее начинает душить вампир или гвоздить чугунная балка. От вампира и балки она в последний момент всегда уворачивается и снова бежит, бежит. Одежда ее при этом как-то всегда одинаково рвется и истрепывается, так что ближе к финалу она обычно остается в неком подобии бикини и снова бежит, бежит, сверкая длинными гладкими ляжками. Когда я отправилась с Гарри Ивановичем беседовать о неведомом в темный угол, я вовсе не думала, что дело у меня дойдет до ляжек, но немного все-таки трусила. Обстановка уж больно зловещая. Три свечи оплывали, и пламя их мелко дрожало, как в тике. Сладкий дым извивался под потолком путаными длинными прядями. Тишина стояла полная, только очень далеко, за дверью, в другой жизни, беспечно гудел лифт.

Я с удивлением обнаружила, что угол комнаты у Бека выстлан чем-то темным и мягким. Бек решительно толкнул меня в это мягкое, и я неловко упала, хотя не ушиблась. Бек растянулся тут же, рядом. Мне это как-то не понравилось. Я читала о психотерапевтах, под видом лечения обесчестивших толпы доверчивых пациенток. Со мной такой номер не пройдет! Чтобы меня за мои же триста рублей (пусть Наташкиных!) отоварил какой-то облезлый брюнет? Нет уж! Я приготовилась в случае опасности провести прием в нужном направлении.

Но опасности не предвиделось, во всяком случае, опасности такого рода. Гарри Иванович возлежал рядом со мной задумчиво и смирно. В тусклом свете свеч я разглядела, что он немолод. Множество крупных и мелких морщин проступило на его лице. Не старик, конечно, но очень видавший виды тип. Под синтетическими брюками просматривались невероятно тонкие, сухие скрещенные ноги в аккуратных черных ботинках. Я вспомнила почему-то черта из Гоголя. Но у того было свиное рыльце и вид очень комичный, а в Гарри Беке ничего комичного не было. В ту минуту он очень походил на живую мумию, которая дышала, едва заметно подрагивала веками, но ее темная ссохшаяся плоть была бесчувственна, волосы мертвы и тусклы, а движения исходили не из сложной теплоты жизни, копящейся и кругообращающейся в каждой живой клетке, а из какого-то грубого и мощного внешнего источника вроде электророзетки. Это впечатление усиливали треск и мельчайшие точки разрядов. Они бегали и плыли у меня перед глазами, как те мушки, что появляются от утомления или сильного удара по голове. Этот эффект я списывала на несовершенство синтетических пиджачных тканей.

Вдруг, не приподнимая век, Гарри Иванович слабо улыбнулся, и тотчас же моя мигрень ожила и яростно заколотила в висок. Мне стало страшно. Чего я жду? Надо узнать все, что мне надо, и бежать отсюда со всех ног. Я взяла левую руку Бека и поднесла к глазам. Змейка была на месте! Но та ли это змейка? Никаких красных глазок, никакого жальца, никакого ехидства в острой головке — ничего, что так поразило меня позавчера в троллейбусе. Эта змейка, тоже золотая, вся в узорных мельчайших чешуйках, уютно обвилась вокруг пальца Бека — худого пальца с длинным, загнутым внутрь, к ладони, ногтем. Змейка мирно посасывала кончик собственного хвоста и, казалось, дремала, как и сам Бек. Нет, эта змейка другой породы, и узор на ней другой. Но каковы бы ни были детали шкурок золотых гадов, подобные перстни вряд ли у кого-то еще есть в нашем городе. Этот странный человек неизвестно зачем затащил меня в потемки, и если я бессильна разобраться в происходящем, то я еще вполне в своем уме, чтобы быстренько отсюда уйти.