— Что вам угодно?

На этот раз у дежурного полицейского был тон разъяренного фельдфебеля, который пропесочивает бедного ефрейтора за плохо отутюженные брюки. Он резко обрубал слова в конце каждой фразы. Я испугался, что он при этом ненароком откусит себе язык. Его глаза серо-стального цвета скользнули по моему лицу, не предвещая ничего хорошего. Но по крайней мере, он не ковырял в носу, как Нели.

— У вас что — в ушах дерьмо? Я же сказал, что мне нужен отдел по борьбе с наркотиками. Повторить по буквам?

Он клацнул зубами, сомкнув челюсти, и зажмурил глаза, как будто ему плеснули кипятка на ноги.

— А вы не хамите! Не то прикажу вышвырнуть вас отсюда! — Взмахнув линейкой, он швырнул ее на стол. Гладко выбритый затылок вздулся от напряжения.

— У вас тут вежливости не учат? Ничего, я и сам найду дорогу.

Пока я говорил, он поднялся и кисло улыбнулся. Я повернулся и вышел из приемной. Офицер не проронил больше ни слова. Наверное, он давал по телефону указания о моем задержании.

В тускло освещенном коридоре мне встретились несколько нейлоновых девиц.

— Извините, где находится отдел по борьбе с наркотиками?

Одна из девиц не без почтения взглянула на меня. Наверное, она решила, что я наркобарон, который пришел отдать себя в руки правосудия. Или ее привел в восторг мой украшенный запекшейся кровью подбородок?

— На четвертом этаже.

— Спасибо.

На этот раз я воспользовался лифтом. На табло появилась цифра 4, и двери раздвинулись.

Сначала я ощутил его запах — вернее, запах его сигары, а потом и увидел самого лично. Футт, чья фигура напоминала труженика скотобойни, ожидал лифт. Около него болтался щупленький мужичонка, который, увидев меня, поперхнулся неоконченной фразой. Я не мог удержаться от смеха.

На лысом черепе Футта выступила толстая красная вена. Он тяжело пыхтел, трясясь своими жирами. На лице сияла довольная улыбка палача, сладострастно созерцающего новую жертву.

— А, господин уполномоченный!

Это было сказано тоном закадычного друга, предлагающего тебе сигарету. Только вместо глаз были щелки. Он мог бы играть характерные роли в детских кинофильмах: добрый дядюшка, который водит маленьких девочек в кустики сделать пи-пи.

— А, господин комиссар криминальной полиции! Как продвигается дело Хамула? Задействовали Интерпол или это дело не представляет для вас никакого интереса? Я здесь как частное лицо. Да вы уже, как я вижу, все поняли?

Добрый дядюшка медленно вставил в рот сигару, глубоко затянулся и пустил к потолку несколько маленьких, славненьких колечек. Человек рядом с ним явно что-то слышал обо мне. Он нервно буравил ногой пол, и я чувствовал, что он ждет только отмашки своего начальника, чтобы наконец вцепиться в меня. Скорее всего, он вцепился бы мне в волосы.

Футт выдохнул мне в лицо остатки дыма и сказал участливым тоном прокурора, который оглашает обвиняемому дату его казни:

— Мой дорогой Каянкая, на сегодня у меня нет неотложных дел, поэтому я посвящу его тому, чтобы как можно быстрее отозвать у вас лицензию частного детектива. С вашей умной головкой найти новую работу — это, конечно, раз плюнуть.

— Вы можете, например, вести расследование содержимого мусорных баков, — быстро выпалил шестерка Футта и залился смехом, довольный своим остроумием.

Футт отнесся с большей серьезностью к своей угрозе и гневно зыркнул на помощника.

Эта пара представляла собой идеальную модель отношений: хозяин — пес.

Футт повел бровью и продолжал:

— Господин Каянкая, я не чудовище, но некоторые вещи я не потерплю. Особенно если кто-то потешается надо мной. Для меня самое важное в человеке — его порядочность, и, если бы вы были со мной откровенны, может быть, мы смогли бы найти общий язык. Однако…

Он многозначительно помахал рукой. Верная собачонка преданно заглянула снизу вверх в глаза хозяину. Но хозяин не удостоил ее взглядом.

Тогда, вместо того чтобы тявкнуть, собачонка стала канючить:

— Э-э, господин комиссар, а не лучше ли нам сейчас… я имею в виду…

Футт рявкнул короткое «нет» и посмотрел на него сверху вниз.

Я чувствовал себя в роли зрителя, наблюдающего урок дрессировки, и спросил Футта:

— То, что он умеет стоять по стойке «смирно», я видел, а за палкой он может сбегать?

Футт засмеялся. Не по-настоящему, но все же. Мне вдруг стало жаль его пса. Тот смотрел на меня с таким выражением, будто я растрепал всем, что у него крошечный член.

— Посмеялись, и хватит. А теперь утрите сопли с подбородка, а то опять кто-нибудь позлорадствует на ваш счет.

Он моментально ухватился за свой подбородок. Теперь наступила моя очередь рассмеяться.

Прежде чем я нашел дверь отдела по борьбе с наркотиками и постучал в нее, я услышал, как подошел лифт и оба моих приятеля сели в него. Наблюдая сцену между хозяином и его дворнягой, я чувствовал себя в роли кости.

Низкий голос протяжно ответил из-за двери, разрешая войти, и я нажал ручку. Кабинет находился на солнечной стороне, и я, войдя в комнату, невольно зажмурился.

Это был просторный кабинет, в котором стояли три обшарпанных письменных деревянных стола, заваленных залежавшимися бумагами. За столом сидел человек с лицом интеллигента, частенько страдающего от головной боли. На нем были очки с толстыми стеклами. Он снял их и с мученическим выражением лица грыз дужку оправы. Перед ним дымилась чашечка с черным кофе. В углу тихо бормотал приемник, передающий прогноз погоды. В воздухе стоял крепкий сигарный запах. Владелец кабинета страдальчески сморщил лоб, будто ему на голову свалился мешок картошки, и посмотрел на меня, как на зубного врача.

Поскольку он не проявлял желания первым открыть рот, это сделал я.

— Доброе утро. Меня зовут Кемаль Каянкая. Мне тут к Рождеству подарили лицензию частного детектива, и я уже раскрыл одно дело: изобличил Санта-Клауса как голубого, а теперь хочу доказать, что он был еще и иерусалимским наркоманом.

Никакой реакции не последовало. Он лишь молча посмотрел на меня с выражением человека, страдающего мигренью. Если бы я был добрым человеком, я должен был дать ему таблетку аспирина. Но я к таковым не относился.

— Я делаю вам предложение, как можно избежать тягостного для вас разговора. Если вы пошевелите левым ухом, это будет означать согласие, если правым — отказ. А теперь я поставлю три прямых вопроса. Хорошо?

Вместо того чтобы шевельнуть правым ухом, он просто ответил: «Нет».

Последовала небольшая пауза. И это все, на что я мог рассчитывать?

— Не знаю, кто вы такой. Да, собственно говоря, и знать не хочу. Если вы явились только для того, чтобы валять здесь дурака, попрошу вас немедленно уйти. У меня много дел.