пятеро, погибших десять». Борисов замолчал, дочитав текст, кивнул головой ординарцу на дверь – выйди.

В помещении штаба застыла тишина, тягостная, стискивающая горло ледяными пальцами. Полковник водил глазами по строчкам, спотыкаясь каждый раз на знакомой фамилии – Савченко. Виктор, победитель с латыни, которую учили они вместе на юрфаке больше двадцати лет назад, перед тем как вдвоем попасть на службу в армию. Он и был победителем всегда, выходил из любого боя удачливо, выскакивал из всех переделок без единого шрама, отметинки. И вот надо же. При мысли о том, что не увидит он больше боевого товарища, буквы на бумаге вдруг начинали расплываться, сливаясь в черные линии, и он вдруг терял мысль: погибших десять. Каких погибших? Почему здесь фамилия Савченко?

– Товарищ полковник… – из раздумий его вывел голос полкового комиссара, его заместителя по политико-просветительской и воспитательной работе. – Срочно надо докладывать командующему армией.

– Конечно, да…

От рассеянного взгляда командира бригады Любицкий взвился со своего табурета:

– Вы так спокойно об этом говорите, товарищ полковник?! Это же дезертирство!

– Какое дезертирство, вы о чем? – в недоумении уставился Борисов.

– Как это какое? Вы что? Вы? – командир по политической части захлебывался от возмущения. – Мороз покинул поле боя, увел за собой батальон. Соколов, командир роты, боевой офицер, пропал с поля боя, и ничего о нем не известно. Не выходит на связь! Сорвана операция наступления целой бригады! Экипажа лейтенанта Соколова нет среди погибших, нет среди живых. Значит, он со своим экипажем у немцев. По своей ли воле или в плену, но в любом случае для нас это огромная опасность. Ведь он в курсе запланированного наступления и знает позиции наших частей. Представляете, какой это ценный кадр для немецкой разведки. Да абвер сейчас составит карту расположения бригады поротно и разнесет ночью с помощью штурмовиков люфтваффе.

– Подполковник, вы что же, хотите, чтобы целое воинское соединение передислоцировали в кратчайшие сроки из-за того, что один боевой офицер пропал на поле боя? А если он просто погиб? Батальон Савченко спешно отступал, немцы не дали подсчитать потери и забрать убитых и раненых. Вы прекрасно знаете и без меня, что по уставу экипаж должен защищать свой танк до последнего патрона даже после подбития, что наши советские танкисты и делают.

– А вы прекрасно знаете, насколько опасна ситуация, когда советский офицер захвачен противником. Поэтому считаю лучше немедленно доложить о случае дезертирства на поле боя командирского экипажа и объявить старшего лейтенанта Соколова предателем Родины.

– Товарищ Любицкий, вы же слышали истории о его экипаже! И это не выдумки! – командир уже не мог удержать возмущение в голосе. – Соколов – герой, который не раз проявил себя, выполняя успешно даже секретные поручения.

Но осторожный политрук не хотел рисковать, уж лучше заранее объявить о политической неблагонадежности пропавшего экипажа, чем потом оправдываться перед вышестоящим начальством. Нет такого в уставе, в секретном приказе или особом распоряжении главнокомандующего, только все высшие чины знают об этом негласном правиле: попал в плен – стал военным преступником, изменником Родины. Товарищ Сталин в своем знаменитом приказе так и распорядился – «Ни шагу назад!». И тот, кто оступился, сдался в плен, подлежит расстрелу. Знал об этом и командир танковой бригады, понимая, что прав политрук, не примут в донесении у него формулировку «пропал на поле боя». Нет в живых, нет в мертвых, значит, записываем в военной канцелярии героический экипаж в третью категорию – дезертиры. Внести в списки, и недолга. Писарю в штабе нет дела, был ли пленный без сознания, ранен или немцам сдался в надежде потом сбежать к своим. Внес фамилию в список дезертиров, и расстрельная статья готова. Только не сегодня. Он отдаст свой последний долг товарищу многолетнему Виктору Савченко. Уберечь от позорного разгрома фашистами не смог, но хотя бы даст шанс командиру его батальона не получить еще и черное пятно на имени погибшего комбата. Его ждут достойные похороны, а не пересуды в бригаде.

– Три часа даем экипажу, если не выйдет на связь, то тогда внесем в списки как сдавшегося в плен, – озвучил он свое решение.

– Неслыханно. Товарищ полковник, я вот искренне не понимаю, ну зачем вам эта возня. Ведь у энкавэдэшников потом к вам столько вопросов будет, почему сразу не сообщили о случае измены Родине. Вам зачем лишние проблемы… Неужели вы думаете, что экипаж этот с Соколовым вот так, словно в сказке, объявится? Там же у немцев село нашпиговано техникой, стрелками и танками, и не просто танками, а штурмовой бригадой СС. И вот так вот фашисты дадут единственному обычному танку выйти из охраняемого населенного пункта? Это ведь невозможно! Я вас не понимаю! – Заместитель по политической работе с недоумением уставился на командира бригады.

– Вот поэтому я командир танковой бригады, а ты младший командир по политической части. – Полковник вдруг встал, расправил спину в крепкой военной выправке. – И я знаю, как воюют советские танкисты с фашистами, без страха перед смертью, с верой в свою победу, за свою Родину сражаются до последнего. Тебе бы поучиться у них силе воинского духа.

– Товарищ полковник, – вежливый стук в дверь. В щель просунулась голова ординарца. – Там… там… танк приехал. Черный весь, обгоревший. Документы проверили – наш.

– Фамилия как командира экипажа? Соколов? – сразу уточнил Борисов и бросил торжествующий взгляд на политрука.

– Так точно, товарищ полковник! Он самый, Соколов.

– Веди всех сюда, весь экипаж веди. И чаю притащи покрепче ребятам! – обернулся к Любицкому, который снова засел в углу. – Невозможно, да? Как в сказке? А вы вот посидите и послушайте, а они расскажут про свой геройский поступок. У нас в танковых войсках такие богатыри, такие люди служат, не люди, а кремень!

Хотя те, кто стоял на пороге штаба, совсем не походили на героев. Покрытые сажей из-за пожара в танке лица, смердящие от гари ватные костюмы, измученные многочасовым напряжением в бою обычные военнослужащие: широкоплечий командир экипажа старшина Логунов, крепыш ефрейтор Бочкин, интеллигентного вида мехвод, сержант Бабенко, порывистый радиотелеграфист-стрелок, младший сержант Омаев. И впереди всего экипажа высокий молодой человек, которого черный промасленный насквозь комбинезон делал еще тоньше. Если бы не кубы на воротнике гимнастерки, то его можно было бы принять за младший рядовой состав, но никак не за опытного командира танковой роты.

– Присаживайтесь, товарищи, сейчас чай принесут. Рассказывайте, как выбрались от немцев.

Танкисты, что еле держались на ногах от усталости, охотно опустились на лавку вдоль стены. Политрук Любицкий внимательно слушал доклад старшего лейтенанта Соколова, не веря своим ушам. Неужели вот эти изнуренные обычные